— Пойти, что ли, еще хлопушек сделать? — пробурчала я в пустоту и подняла задницу с кресла. Книга наскучила мне уже давно, пора заготовить оружие. Охотница я или кто?

Поспешила вниз по коридору, в гостиную.

Мысли вновь вернулись к сходству Теодора и мамы. И он, и она видели во мне девочку-в-беде, принцессу в башне, золушку, которая только и ждет прекрасного принца. Их отношения выбешивало.

Во втором письме мама просила оставить все на Теодора, взвалить весь груз на его плечи и жить спокойно. Она всегда оберегала меня. Растила в теплице, под стеклянным колпаком, как розу. Прекрасную розу из «Маленького принца». Миша и Катя завидовали: дергали за волосы, забирали игрушки и клали в кровать жирных гусениц. Всеми силами превращали мою жизнь в кошмар. Их игры по уровню порой доходили до книжных подковерных интриг. А в мире нет ничего хуже подковерных интриг вкупе с детской злобой. Брат и сестра строили из себя ангелочков, а когда мама отворачивалась, скидывали с себя крылья и нимбы.

С меня довольно. Какой идиот будет сидеть и ждать, пока его судьба решится? Какой глупец свыкнется с бессилием и примет любой итог? Кто угодно, но не я.

Если жизнь после смерти существует, я докажу маме, что я не беззащитна. Меня не нужно оберегать. Ведь даже у прекрасной розы есть шипы.

☉☉☉

— Решено не изгонять Теодора Рязанова в Беловодье, — громогласно объявил Воронов.

Я стоял в том же просторном зале богатого особняка. На полу стелились обломки дорогой мебели и осколки то ли стекла, то ли зеркала. Тусклые огни свечей в люстре едва-едва освещали зал, поэтому его стены и углы тонули в плотной тьме. Вдоль стены напротив меня сидели члены Совета. Слева направо: Мечтатель, Воровка лиц, Воронов, Александр.

Вот и все. Я и Надя спасены. Моя авантюра выиграла нам время, вырвала из цепких лап Совета то, что принадлежало нам по праву — срок в один год. Но цена успеха не радовала.

Взгляд опустился на левую руку. Ее с локтя до кисти покрывал кокон белого гипса, а бинты прижимали вплотную к груди. Я и забыл, настолько перелом неприятен. Каждая судорога отзывалась волной боли, кроме того, рука ныла сама по себе. Не раз я просыпался посреди ночи из-за тягучей боли. И был бессилен — лишь садился на кровать и ждал, пока боль утихнет.

Вчера толстовка испустила дух. Пока я ее зашивал, дыры росли. И моя любимая синяя толстовка распалась на лоскуты. Я похоронил ее в мусорке. С почестями, с прощальной речью. Толстовка заслуживала большего. Ее ждала долгая и счастливая жизнь, но ей не повезло. Она встретила меня.

Когда за мной пришел Мечтатель, я нехотя натянул нижнюю белую майку и одну из легких кожаных курток Дениса. На удивление она оказалась мне по размеру.

— Приговор Надежды Рязановой остается в силе, — следом огласил Воронов.

— Эй! — вмешался я. — Я же все сделал! Спас… Вытравил черта из пятиэтажки!

Воровка лиц широко улыбнулась. В тусклом свете ее ухмылка выглядела жутко: длинная тень тянулась с нижней губы по подбородку, отчего казалось, что ей оторвали пол лица. Гримаса напоминала одну из тех, какие корчат дети посреди ночи с помощью фонарика. Но в случае Воровки лиц, знания о ее «пристрастиях» и о том, чем она была на самом деле, превращали жуткую улыбку в настоящий кошмар. Ужас, который сошел с полотна безумного художника.

На ней было красное платье в белый горошек. Не то, что одевают взрослые женщины, чтобы привлечь голодные взгляды мужчин. От вида Воровки лиц веяло детской наивностью: в каштановых косичках запутались алые бантики, белые зубки поблескивали от юности. И только холодный взгляд выдавал ее истинное «я».

Она наклонилась влево, облокотилась на кривой подлокотник и положила подбородок на обратную сторону ладони. Вкупе со скрещенными ногами в жесте читалась насмешка. Воровка лиц словно готовилась выслушать занимательное открытие пятилетнего ребенка о чем-то очевидном.

— На столе лежит старая граната, — начала она. В голосе проскочил немецкий акцент. — Настолько старая, что взорвется в любую секунду. Ты сидишь за этим же столом и смотришь прямо на гранату. Уйти нельзя. Опрокинуть стол — опасно. Но в твоих силах обезвредить ее. Ведь ты точно знаешь как.

— Надя не граната! — возразил я.

— Она самая, — кивнула Воровка лиц сама себе. — Не за чем надеяться на случайность. Мы можем обезвредить гранату, мы это делаем.

— Она живой человек! Со своими мечтами и целями! — не унимался я.

Ее отношение, ее видение Нади, как гранаты бесило меня. Мои потуги мало значили, но во мне до сих пор жила надежда, что Совет можно переубедить. А если есть крохотный шанс, я им воспользуюсь. Ведь иначе мой хладный труп давно бы гнил в подвале заброшки.

— Как и другие люди вокруг нее, — влез в разговор Александр. — Ничтожный превратит землю вокруг нее в пустоши. В место, которое вытягивает жизнь и волю. Мы не будем…

— Вам плевать на других! Вы просто не желаете тратиться на этого… дракона!

— Твоя правда, — пожал плечами Александр. — Пустошь можно затопить или продавить глубоко под землю. Аждая необычайно редки. И те, кто связал свою жизнь с ними тоже. На всю страну наберется три семьи от силы. И услуги их крайне дороги.

— Десять человеческих лет, — заверил Мечтатель и подмигнул мне. — Если я правильно помню. Так было в девяностых.

Черт. Все бесполезно. Членов Совета не переубедить. Придется…

— Ей нельзя покидать город, — пресек мои мысли Воронов. Он ударил по мне строгим взглядом. — Между мистиками есть негласные правила. И одно из них — не перекладывать с больной головы на здоровую. Проблемы города — это проблемы города и только города. Существуют исключения. Но жертва Ничтожного под них не подпадает. Надежда Рязанова не покинет город до своего дня рождения.

— Мне все…

— Нет, — перебил Воронов. — Совет вправе разрешать и запрещать обычным людям