— Не знаю! — сердито отвечает Либкинд.

Но Флора не отстает, пока он не говорит: да, ему нравится. Очень модное, отличное пальто.

— Глупый, ничего-то ты не понимаешь! — наставляет Либкинда Флора. — Это в стиле Мэдисон-стрит. А вон то, повыше, тебе нравится?

Либкинду нравится, ему уже все нравится. Но он боится попасть впросак и осторожно отвечает:

— Нет, простое слишком.

— Тоже мне, знаток! — смеется Флора. — Прекрасное пальто, я в таком на Пятой авеню немало богатых леди видела. Двенадцать долларов. Между прочим, совсем недорого.

— Ага, конечно, — ворчит Либкинд, лишь бы отвязаться, и опять начинает упрашивать: — Флора, пойдем! Ты уже все посмотрела.

— Сейчас, минутку! — Флора не может сразу оторваться от пальто и платьев.

Еще пару раз пробегает глазами по витрине и наконец-то говорит:

— Все, пойдем!

«Слава богу!» — думает Либкинд.

Но не успевают они пройти и десяти шагов, как Флора замечает новый магазин. Там уже не платья, а шляпы.

— Погоди, Либкинд, иди сюда. Я только вот эту шляпу посмотрю.

И, не дождавшись согласия, опять тянет его к витрине.

— Либкинд, тебе нравится?

— Да, очень. Великолепная шляпа.

— Дурак! — Флора возмущена его полным отсутствием вкуса. — Это же так вульгарно! Только перо красивое, но фасон просто ужасный!

— Я как раз имел в виду, что перо красивое…

— А, ну тогда ладно. — Флора изучает остальные шляпы. — А вон, смотри! Видишь вон ту, маленькую? Как тебе?

— Не знаю! — Либкинд уже близок к отчаянию.

— Нет, я хочу, чтобы ты сказал! — кокетливо упрямится Флора.

Серьезный, задумчивый Либкинд не может сопротивляться ее легкомысленному обаянию:

— Мне нравится…

— На сей раз угадал, — хвалит его Флора. — Мне тоже нравится.

— Ну, тогда пойдем.

Но самое страшное — это магазин женского белья.

— Флора, мне неудобно, — краснеет Либкинд.

— Дурак, чего тебе неудобно? Глянь на ту рубашечку. Видишь, какая вышивка? Доллар семнадцать центов. Дешево, правда?

— Я не разбираюсь! — Либкинд уже начинает злиться.

— Потому что ты глупый, — щебечет Флора, а сама эдак хитро на него смотрит.

И Либкинд снова поддается ее обаянию и начинает обсуждать с ней дамское белье.

Но в душе его мучает совесть: «Серьезный человек, а сам стоишь тут, женское белье разглядываешь!»

Ему ужасно стыдно перед собой и перед всей улицей.

А Флора глаз не может отвести от белья на витрине и все время отвлекает Либкинда от его серьезных размышлений:

— Либкинд, а вот эта рубашечка тебе нравится? Скажи, хочу знать твое мнение.

И он высказывает свое мнение, хотя от стыда готов сквозь землю провалиться.

1908

Шутка

Ничего плохого она не думает. Геня — честная, порядочная девушка. Но когда она гуляет по Бродвею и встречает богато, вызывающе одетых девушек, которые, задрав нос, семенят, будто у них ноги спутаны, отчего выглядят еще соблазнительнее, — когда Геня от нечего делать гуляет по Бродвею в погожий осенний денек, ей вдруг приходит в голову: «А что, если…»

Геня тут же прогоняет эту мысль, но одно это «если» пугает и оскорбляет. Проходя мимо магазина с огромной витриной, она видит в стекле, как вспыхивает ее лицо. Ей стыдно перед самой собой.

И есть чего стыдиться. Как она могла! Но Геня оправдывает себя: это потому, что она безработная. Она вспоминает, как читала где-то, что девяносто процентов этих девушек стали такими из-за бедности. Тогда она не поверила. Горячо убеждала подругу, что, как бы ты ни была бедна, нельзя продавать любовь за деньги.

Но, гуляя по Бродвею после скудного обеда за несколько центов, она чувствует, как трудно устоять перед искушением, когда к тебе подходит молодой человек и приглашает вот в этот шикарный ресторан, из которого доносятся веселая музыка и ароматы изысканных яств.

Естественно, она бы только сыграла с ним шутку, обманула его. Притворилась бы, что она такая. Громко хохотала бы, пила вино, но только чуть-чуть. Едва почувствовала бы, что хмелеет, тут же встала бы и распрощалась. Или, еще лучше, сбежала бы, не сказав «гудбай», и ищи ветра в поле! А если бы он попытался ее удержать, рассмеялась бы ему в лицо и гордо сказала: «Вы ошиблись на мой счет, мистер!»

Геня улыбается своим мыслям и вдруг замечает, что прохожие как-то странно на нее смотрят. Она сразу напускает на себя серьезный вид.

И вдруг думает: «Как смешно эти девушки ходят!» Она бы так не смогла.

А может, и смогла бы. Надо попробовать.

Геня высоко поднимает голову и, упрямо поджав губы, пытается идти мелкими шажками.

У нее получается!

Она довольна собой. Еще бы платье чуть поярче, и было бы совсем замечательно.

«Как просто!» — думает Геня. Ей и весело, и страшно: то, что всегда представлялось ей совершенно невозможным, вдруг оказалось близким и понятным.

«Заигралась я, так и до беды недалеко!» — Испуганная, Геня бросается к трамваю. Скорее домой! Она чуть не переступила черту.

Но ее тянет к новому, неизведанному. Чего, собственно, она боится? Сейчас на Бродвее весело, магазины, кафе и кабаре светятся изнутри и снаружи яркими, танцующими электрическими огнями. Прохожие, будто заморские гости из далеких, счастливых стран, не спеша движутся по тротуару, и их глаза горят радостью и вожделением.

Геня на минуту забывает, кто она, ей кажется, что она тоже одна из этих веселых, беспечных людей.

Вот один смотрит на нее, она смущается, но тут же вспоминает, что это всего лишь шутка, игра. И когда на нее смотрит другой прохожий, она улыбается, но все-таки ускоряет шаг… Это же просто шутка…

Но вскоре Геня устает. Тут неподалеку есть маленький скверик, можно там отдохнуть.

Она поворачивает к скверу. Садится на скамейку и ждет.

Не проходит и пяти минут, как рядом усаживается хорошо одетый молодой человек, спортивный, настоящий американец. Ее грудь приподнимается от волнения. Геня чувствует на себе его взгляд. Молодой человек явно хочет заговорить с ней, хочет ей предложить… Что ж, она сыграет роль «такой» девушки, это будет забавное приключение.

Если он пригласит ее на ужин, пойти или нет?

Немного подумав, она решает, что пойдет. А что такого? Играть так играть. Почему немножко его не подурачить?

Она чувствует ненависть к этому богатому, довольному жизнью парню. Ему нужно только ее красивое, молодое тело, которое мастерская не окончательно иссушила и покалечила. Ее щеки еще не побледнели, голубые глаза по-прежнему блестят, а груди — как налитые соком плоды молодого дерева. И за недели, что она голодает, оставшись без работы, ее красота не успела поблекнуть. Молодость не так-то легко