— Мне тоже! — откликнулась Ираида Пахомовна. — Я сейчас загляну к девочкам в экскурсбюро, там телефон… Позвоню Эдику, брату, попрошу чтобы он нам столик забронировал на сегодняшний вечер!

И она убежала к воротам монастыря, где в арке и располагалось экскурсионное бюро.

— Вертихвостка! — процедила ей вслед Тигра.

— Что это ты так сурово?

— А чего она в тебя глазками своими бесстыжими постреливает?

— А тебе ли не все равно?

— Ты мой коллега, а не ее… — не нашла ничего более умного сказать Разуваева и добавила еще более беспомощно. — И вообще…

По ее взгляду побитой собаки, я окончательно понял, что это случилась. Директорская дочка в меня втюрилась. И теперь будет страдать. Вот и построй с ними, с бабами, коммунизм! Я уж не говорю — об Ордене. Ладно, глядишь еще остынет. Придется действовать тактично… В том смысле, чтобы зря не обнадеживать, но и не отталкивать от себя. Вот и сейчас не давать никаких преимуществ ни ей, ни Завьяловой, которую она считает своей соперницей.

— Все, я договорилась! — сообщила вернувшаяся экскурсоводша. — С семи вечера столик в «Трактире» наш.

— Вот и отлично! — сказал я.

А Разуваева лишь угрюмо кивнула и пошла собирать школяров, которые разбрелись по всей территории монастыря. Потом экскурсия продолжилась. Осмотрев Рождественский монастырь, мы отправились в Исторический музей, а после него — к Золотым Воротам. Контингент изрядно устал. У него началась «музейная болезнь», когда ноги гудят, а голова пухнет от поступивших сведений. Ираида Пахомовна и сама выдохлась. Так что когда мы вышли из последнего на сегодня музейного здания, она уже только молча улыбалась.

К шести часам мы отправили своих подопечных на ужин, велев строго настрого после него расходиться по номерам. Я договорился, чтобы дежурная по этажу присмотрела за ними. В общем, осталось лишь переодеться для посещения ресторана. Завьялова смоталась к себе домой — она же местная — Тигра переоделась в спальной комнате нашего с ней номера. А мне и переодеваться особенно не во что. Ну разве что, рубашку сменить. Без десяти семь мы с Антониной Павловной покинули свой люкс, встретились в вестибюле с Ираидой Пахомовной и поехали в ресторан. Благо, наш экскурсовод сама подогнала такси.

«Трактир» на улице Столярова представлял собой сооружение, стилизованное по русскую избу, ну и внутри него, конечно, все было сделано под старину — столы, лавки, глиняные кувшины, в виде петушков. Еду здесь тоже подавали в глиняной посуде. А официанты и одеждой и манерами напоминали дореволюционных половых. Брат нашей новой знакомой встретил нас у входа и проводил к служебному столику, единственному за которым можно было сидеть втроем. Остальные были рассчитаны на большее количество едоков. Только я опустился на скамейку, как через весь обеденный зал меня окликнули:

— Санька! Данилов! Ты ли это?

Глава 25

Я машинально оглянулся. Хотя откуда у меня во Владимире знакомые? К нам шагал высокий парень, одетый во все фирменное, патлатый, усатый и бородатый. Я-то его точно видел впервые, а вот за того, чье тело я ношу с последнего дня августа минувшего года, ручаться не могу. Однако уходить в несознанку, бормотать: «Вы ошиблись, гражданин…», как-то не по-мужски. И все-таки я изобразил на лице вежливое недоумение, рассчитывая на то, что внезапный приятель сам расскажет, кто он такой.

— Не узнаешь что ли, Сашок⁈ — спросил тот, подходя поближе и протягивая руку. — Хорош гусь… Это ж я! Клим Климов, твой институтский однокашник!

— Так это ты, Климыч⁈ — переспросил я. — Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть!

— Изменился, да? — спросил он. — Ну да… Не спорю… В институте ходил бритый, как колобок, а сейчас зарос… Да и колобок переместился ниже…

И он с хохотом похлопал себя по отчетливо наметившемуся брюшку.

— А ты разве сейчас во Владимире? — продолжал я разыгрывать сценку «встретились два приятеля», надеясь, что кривая вывезет. — Ты ведь кажется из…

— Из — Владика! — подхватил он. — Из — Владивостока, значит… Швыряет нелегкая… Из одного Владика в другой…

— Кстати, хочу тебя представить, — поспешил я перевести разговор на другую тему. — Антонина, Ираида!.. А это мой институтский приятель Клим — балагур и весельчак.

Балагур тут же поцеловал дамам ручки, а те ему вежливо улыбнулись. Эдик, брат экскурсоводши, принес меню. Клим и не думал уходить. Он пододвинул табурет и уселся, сообщив, что знает здешнее меню наизусть. И тут же потребовал принести ему борщ и котлету по-киевски. У меня возник чисто философский вопрос: он сам за себя будет платить или на меня рассчитывает? Получить ответ на него можно будет только на основе опыта, потому что я хоть и сделал вид, что не забыл старого дружка, но на самом деле ничего не знал о его характере и повадках.

Мы тоже заказали себе блюда русской кухни. Девушки попросили солянку и загадочную гурьевскую кашу, я — гуся, запеченного с яблоками. И все это, не считая, разных там расстегайчиков и икорочки. В качестве запивки — ягодный морс. Тоня и Ира, как они попросили их называть, потребовали принести наливочки, а мы с незваным сотрапезником — водочки. Выпили, закусили. Разговор пошел веселее. Клим, отчество которого действительно оказалось — Климович, оказался неплохим рассказчиком.

Он рассказал, что попал во Владимир по распределению, как и я — в Литейск, только преподает не в школе, а в городской ДЮСШ — детско-юношеской спортивной школе. Работу свою он не любит, потому что непоседлив по натуре. И намерен при первой же возможности уволиться и вернуться, как он выразился, на Тихий океан. Дабы убедить нас в том, что без моря он не мыслит своей жизни, Клим принялся рассказывать о том, как вернувшись из армии — а этот любитель моря почему-то служил на суше — он приобрел по дешевке старую гоночную яхту и отправился на ней в открытый океан.

Вполне возможно, что Сашок Данилов слушал эту историю уже не в первый раз, но я-то — впервые. А уж наши сотрапезницы — тем более. А рассказывать Климыч умел. Размахивая вилкой, с наколотым куском котлеты, он пытался передать своим слушателям всю мощь настигшего его шторма. Даже я заслушался, не говоря уже о женской половине стола. Из незваного надоедливого собутыльника, Клим, похоже, превратился в их глазах замечательного парня, мужественно боровшегося