чем моллюск. Если бы его одним ударом разрубили пополам, обе половинки продолжали бы жить. Он сгустил краски, чтобы завладеть моим вниманием. Мы давно не общались, но он по-прежнему был поверхностным и бестактным. Говорить с ним – все равно что слушать попугая-софиста. Ликург являл собой живой проигрыватель избитых истин. Я настолько хорошо знал его репертуар, что цитировал его по памяти, когда он закрывал свой клюв и давал мне возможность пропищать что-нибудь в ответ.

– Не встреть я тебя здесь, позвонил бы. Мне очень нужен друг, способный выслушать меня.

– Что стряслось? – спросил я. – Хустина выгнала тебя из дома?

– Если бы она меня выставила на улицу, то сделала бы одолжение. Проблема в другом. Я влюблен, в Ольгу.

– Рад слышать, что ты любишь кого-то.

– А мне нерадостно. С нее начались мои проблемы. Я втрескался в нее и сделал ей предложение. Я пообещал развестись или утопить Хустину в ванне. Ольга мне ответила решительным отказом. Я никогда еще не слышал такого жесткого нет. Не удовлетворившись крахом моих семейных планов, она порвала со мной. Знать обо мне ничего не хочет.

– Какая неожиданность! – воскликнул я. – Тебе объяснить причину разрыва?

– «Я бросаю тебя, потому что ты слишком уродлив», – сказала она. Потом заявила, что была слепа все те месяцы, что встречалась со мной, а теперь, слава богу, прозрела… Что скажешь?

– Любовная слепота не безнадежная болезнь. Есть счастливчики, к которым зрение возвращается… Нам обманываться ни к чему. Мы же с тобой знаем, что не были рождены от долота Праксителя [34].

Ликург ответил:

– Моя неприглядность не повод для разрыва. Я привлекательнее многих киноактеров, лучше, чем Бельмондо, например. Подозреваю, что она бросила меня по другой причине. И она не захотела ее назвать. До последней момента она говорила об эстетической стороне дела. Сказала, что, если бы родила ребенка с моим лицом, вернула бы его акушерке в знак протеста. Она меня так сильно оскорбила, что я пообещал покончить с собой. Она побежала в ближайший хозяйственный магазин и купила пять метров крепкой и надежной веревки. «С удовольствием посмотрю, как ты на ней будешь раскачиваться», – сказала она с жестокостью. Я ответил, что из-за плохой погоды шоу откладывается. Она заявила, что разочаровалась во мне, что ни за что не будет любить непоследовательного человека, который разбрасывается угрозами и не выполняет их. Настоящий мачо заявляет о суицидальных намерениях и приступает к делу. Я попросил у нее прощения за ложные обещания, у меня ведь нет опыта в таком деле – раньше я никогда не уходил с этого света, а новичкам все прощается, вот если бы я совершил самоубийство два-три раза до этого, мне не составило бы труда устроить ей показательное повешение. Я расстроился оттого, что веревка не пригодилась, и предложил ей использовать инвентарь по другому назначению. Завязать его у меня на шее и потащить меня за собой, как пса. Чтобы удовлетворить ее, я ползал бы на четвереньках, вилял хвостом и мочился на фонарные столбы. Она не приняла мое предложение. Если бы она захотела завести собаку, то выбрала бы породистую, никогда не связалась бы с жалким подобием.

Я перебил его, чтобы спросить:

– Какая помощь тебе нужна от меня? Чтобы я выдрессировал тебя, как ищейку, и на следующий день Ольга взяла тебя своим питомцем?

– Я не хочу становиться ее шавкой, я пытаюсь убедить ее в своей любви.

– Ерунда! Ты же знаешь, что она уверена, что ты ее любишь. Добейся другого – чтобы она тебя полюбила.

– Действительно, – согласился Ликург. – Что посоветуешь?

– Отступись от Ольги. Я знаю тысячу куриц получше.

– Отказаться от нее невозможно.

– Тогда запасись анестетиками, чтобы пережить унижения. Нет более жестокого садиста, чем разочаровавшаяся и презирающая тебя женщина.

– Хочешь сказать, что Ольга когда-то меня любила? Ты правда думаешь, что я ей хоть немного нравился? – он вцепился в это предположение, как собака в сахарную кость.

Ликург не помнил об изначальной привязанности Ольги к нему и жестокости, которой он ответил на ее теплые чувства.

– Я пошел, – поставил я его в известность – мне стало тошно от разговора…

– Останься еще ненадолго. Я не буду просить у тебя советов и докучать признаниями. Единственное, о чем тебя прошу, давай выпьем в тишине. Напьемся, как двое попрошаек. Будем опрокидывать стопку за стопкой, пока один из нас не грохнется в беспамятстве.

– Прости, Ликург, но не составлю тебе компанию, меня ждут важные дела. Чтобы скрасить твое одиночество, вот тебе подарочек. Заверни его в красивую обертку и преподнеси Ольге. Такие знаки внимания смягчают женские сердца.

– Она из легального золота? – спросил он.

Цепочка извивалась в его руках как жеманная гадюка.

– Из надежного золота. Она принадлежала элитной французской проститутке. Я переспал с ней, и она забыла украшение в мотеле. Не исключено, что она оставила его специально, как напоминание о нашем знакомстве.

Выдуманное мной происхождение цепочки впечатлило Ликурга. Упоминание о европейцах вознесло украшение до вершин Олимпа. Кроме этого, он смирился с моим уходом. В знак солидарности я заранее оплатил его выпивку и сказал официантке:

– Смотри внимательно, он страдает от любви. Когда допьет, приготовь ему бутылочку.

Несмотря на всю патетику, Ликург не показался мне безнадежно влюбленным. Мне не верилось в то, что он способен корчиться в муках страсти. Он принял брожение газов в кишках за любовную тоску. Несомненно, девушка его притягивала, но причина была не во влюбленности. Ольга завладела его воображением, потому что он полагал, что сможет превратиться в собаку рядом с ней. Она стимулировала его потаенную наклонность, требуя от него стать тем, кем он являлся на самом деле. А истинным обличьем Ликурга была собачья натура.

Я зашел в кинотеатр. Показывали старый итальянский фильм. Я видел его много лет назад, но сюжет меня интересовал, я искал убежища, защиту от наползающей тьмы.

Перед сном я листал журнал. Лежа в кровати рядом со мной, Талия с легким головокружением от алкоголя снимала ацетоном лак с ногтей. По телевизору шла музыкальная комедия, которую никто не смотрит.

– Я хочу рассказать тебе кое-что, о чем молчала до сих пор, – вдруг заявила Талия, должно быть, под воздействием выпитого. – Но сначала пообещай, что простишь меня за все, что я тебе скажу.

– Твой грех легкий или смертельный?

– Не сказала бы, что он легкий, скорее, это камень на совести.

– Ты получишь мое прощение, – обещаю я и жду признания о грехопадении с молодым медиумом.

– Помнишь того парня, который погиб на заборе папиного дома?

– Как такое забыть!

– В