подрабатывал дворником при университете. Жена с детьми переехала к нему только в двадцатом году. Занималась домашним хозяйством и бралась за небольшую плату стирать. Бедным студентам из общежития стирала порой и даром: что с них, голодных, возьмёшь?

Бродовы стали отдавать в стирку то, что требовалось кипятить. У них тогда был только примус — неудобно ставить огромный таз, а у земляков — печь, и рядом — большой двор, где можно всё быстро просушить на воздухе. Кипятить же очень требовалось: по Москве скакали тифозные вши, холера наведывалась, да ещё непонятное и страшное поветрие под названием «испанка» гуляло где-то рядом. Чем чёрт не шутит? Надо всё содержать в чистоте.

Когда Николаю дали квартиру с общей ванной комнатой и огромными плитами на общей кухне, необходимость отдавать на сторону отпала: стирай и кипяти, сколько нравится, только очередь соблюдай. Да и возить пришлось бы через полгорода. Однако теперь Николай решил снова прибегнуть к помощи землячки. Его собственного запала хватало лишь на то, чтобы простирнуть носильное бельё.

Николай в двух словах сказал, что случилось с женой. Символически хлебнули водки на помин души, посидели за столом, беседуя о живых.

— Мальчишки как ваши? В школу ходят?

— Старший ходить. Школа тут, на Знаменке. Красивый дом! Такой, с колоннами. Был господский, а нонеча для ребяток вот, — охотно поддержала тему собеседница.

— С колоннами? В глубине, с палисадником? — уточнил Николай.

— Он!

— Знаю. Бывшая усадьба Апраксиных. Там школу открыли? Надо же! Неужели семилетка?

— Сам профессор сыночка отвёл туда.

Университетский профессор за руку отводит сына дворника в школу-семилетку, расположенную в бывшей усадьбе в двух шагах от Кремля! Да здравствует революция! Но Николаю только предстояло узнать информацию, по-настоящему удивительную.

Оказалось, что школа на Знаменке создана для обучения детей, живущих в Кремле. Да-да, дети членов ЦИК и Совнаркома должны где-то учиться. Однако руководители СССР решили, что зазнаваться их чадам не следует. Напротив, они должны быть неотделимы от трудового народа, должны знать и любить его. Поэтому школа ровно наполовину укомплектована учениками самого простого, рабоче-крестьянского происхождения. Вот и сидит парнишка из рязанской глубинки в одном классе с Ниной Подвойской, Наташей Рыковой, ходит по одним коридорам с детьми Свердлова и другими юными обитателями Кремля. Мать рассказала, что ребята очень дружат, после уроков часто бегают в Кремль, в гости к кому-нибудь из одноклассников, а иной раз забегут и на Белинку, во двор университетского общежития — погонять голубей.

Её только беспокоит, что учитель рисования нашёл у её сына способности и стал заниматься с ним и ещё одним мальчиком дополнительно. Платы за занятия никакой не берёт и краски пока что даёт свои, но в будущем придётся покупать, а кому это нужно? Что за дело — художник? Несерьёзно. На беду, сын увлёкся рисованием.

— Пусть учится, пока есть возможность! — убеждённо посоветовал Николай. — Не препятствуйте!

Планируется в течение ближайших лет сделать семилетку обязательной для всех детей по всей стране. Даже в колониях для малолетних преступников и беспризорных бродяжек организованы школы. Не зря так много и так часто говорят теперь о счастье, вся советская агитация вертится вокруг него. Ну ведь и впрямь: вот оно, счастье, рядом — для нынешних детей, по крайней мере.

Однако же засиживаться в гостях был не резон: с какой стати? Надо возвращаться к себе. Перспектива унылая, но Николай нехотя заставил себя подняться, стал благодарить и прощаться. Договорились, когда заглянет вновь — забрать чистые вещи. Сделал всего шаг в сторону, и с ним что-то случилось. То ли поехала голова, то ли слабость накатила. Факт тот, что он едва успел ухватиться за край стола. Хозяйка торопливо грохнула рядом с ним табуреткой и, придержав за локоть, усадила. Сказала успокоительно:

— Чичас вам заварю травки.

Брякал чайник, лилась вода, чиркала спичка, женщина куда-то уходила довольно надолго. Николай оставался в сумрачном, зыбком забытьи. Единственное, на что хватало сознания, — поддерживать спину в вертикальном положении, не наваливаться всем корпусом на стол. Хозяйка вернулась как раз в тот момент, когда у чайника громко забурлило внутри. Потом ещё какое-то время сидела напротив, подперев рукой голову, расспрашивала Николая, что он знает о родных краях: как там сейчас? Он отвечал, стараясь говорить чётко, несмотря на то что губы будто судорогой свело. Наконец отвар был готов. Женщина процедила ароматную жидкость и подала Николаю горячую кружку. Он прихлёбывал обжигающий напиток, и в окружающее серое пространство короткими толчками возвращался свет.

Смесь трав, пахнувшую скошенным лугом, его спасительница завернула в чистый лоскут, велела забрать с собой, заваривать и выпивать каждый день по стакану. Николай сумел вполне бодро дошагать до дому, но настроения не прибавилось. Светлые мысли о будущем советских детей остались в чужом доме на улице Белинского. Собственное жилище встретило неприветливой тишиной и зияющей пустотой белой кровати.

«Продать», — снова подумал Николай, сознавая, что в ближайшие дни палец о палец не ударит, чтобы осуществить задуманное. Сил нет.

На службе Бродов старался держаться, как обычно, и не впадать в прострацию, а вот дома — случалось. Снова и снова. Чудодейственные травки он, по правде говоря, не регулярно заваривал, даже несмотря на то, что из свёртка чудесно пахло, помимо прочего, любимой мятой. Пока шёл по улицам, чувствовал себя нормально, бодро даже, а в квартире руки безвольно опускались.

Как-то на службе накатила слабость. Бродов поплёлся в здравпункт. Собирался попросить, чтоб дали понюхать нашатырного спирта — взбодриться. Вышел он оттуда с курьёзным диагнозом: «острое нервное истощение». Ладно бы надорвался на работе или там в пылу революционной борьбы! Однако его решили направить в санаторий для восстановления сил. Николай был этому рад, хотя не подал виду. Но в санаторий ему на сей раз не удалось попасть. Потому что объявили партпризыв в Красную армию.

Казалось бы: наладилась мирная жизнь, прошла острая необходимость набирать всё новые и новые штыки, бросать в топку войны на выживание всё новые отряды красноармейцев в суконных шлемах с нашитыми на них большими красными звёздами. Однако же объявлен партпризыв.

В Союзе ССР острая нехватка красных командиров. Военспецы есть. Из бывших: офицеры царской армии, перешедшие на сторону красных. Недостаёт настоящих большевиков, которые умели бы не только смело идти в бой за власть Советов и слагать головы в едином героическом порыве, а руководить войсками, вести полки и армии в этот самый бой.

Бывшие старательно делали своё дело, сражались и погибали бок о бок с рабочими и крестьянами. Но полной веры им нет. Кое-кто пойман чекистами на двойной игре,