половецких ханов, которого звали Атраком (русская летопись называет его Отраком), был родственником грузинского князя Давида Строителя, женатого на кипчакской, или половецкой, княжне. И когда половцев начал теснить Владимир Мономах, Давид пригласил тестя к себе. Считается, что Атрак со своей огромной ордой откочевал в Грузию и сформировал там большую силу. Он прожил в Грузии довольно долго, прекрасно себя там чувствовал, но после смерти Владимира Мономаха родня начала призывать его вернуться. Он отказывался, и тогда его родственник хан Сырчан показал ему пучок степной травы – полыни, или емшана (как назвал ее летописец). И, увидев эту траву, Атрак сказал: «Да лучше есть на своей земле костю лечи нели на чуже славну быти» (то есть лучше умереть на своей земле, чем процветать в чужой).

Этой истории поэт Аполлон Майков посвятил свою замечательную балладу «Емшан»:

Степной травы пучок сухой,

Он и сухой благоухает!

И разом степи надо мной

Всё обаянье воскрешает…

Когда в степях, за станом стан,

Бродили орды кочевые,

Был хан Отрок и хан Сырчан,

Два брата, батыри лихие.

И раз у них шел пир горой —

Велик полон был взят из Руси!

Певец им славу пел, рекой

Лился кумыс во всем улусе.

Вдруг шум и крик, и стук мечей,

И кровь, и смерть, и нет пощады!

Всё врозь бежит, что лебедей

Ловцами спугнутое стадо.

То с русской силой Мономах

Всесокрушающий явился;

Сырчан в донских залег мелях,

Отрок в горах кавказских скрылся.

И шли года… Гулял в степях

Лишь буйный ветер на просторе…

Но вот – скончался Мономах,

И по Руси – туга и горе.

Зовет к себе певца Сырчан

И к брату шлет его с наказом:

«Он там богат, он царь тех стран,

Владыка надо всем Кавказом, —

Скажи ему, чтоб бросил всё,

Что умер враг, что спали цепи,

Чтоб шел в наследие свое,

В благоухающие степи!

Ему ты песен наших спой,

Когда ж на песнь не отзовется,

Свяжи в пучок емшан степной

И дай ему – и он вернется».

Отрок сидит в златом шатре,

Вкруг – рой абхазянок прекрасных;

На золоте и серебре

Князей он чествует подвластных.

Введен певец. Он говорит,

Чтоб в степи шел Отрок без страха,

Что путь на Русь кругом открыт,

Что нет уж больше Мономаха!

Отрок молчит, на братнин зов

Одной усмешкой отвечает, —

И пир идет, и хор рабов

Его что солнце величает.

Встает певец, и песни он

Поет о былях половецких,

Про славу дедовских времен

И их набегов молодецких, —

Отрок угрюмый принял вид

И, на певца не глядя, знаком,

Чтоб увели его, велит

Своим послушливым кунакам.

И взял пучок травы степной

Тогда певец, и подал хану —

И смотрит хан – и, сам не свой,

Как бы почуя в сердце рану,

За грудь схватился… Все глядят:

Он – грозный хан, что ж это значит?

Он, пред которым все дрожат, —

Пучок травы целуя, плачет!

И вдруг, взмахнувши кулаком:

«Не царь я больше вам отныне! —

Воскликнул. – Смерть в краю родном

Милей, чем слава на чужбине!»

Наутро, чуть осел туман

И озлатились гор вершины,

В горах идет уж караван —

Отрок с немногою дружиной.

Минуя гору за горой,

Всё ждет он – скоро ль степь родная,

И вдаль глядит, травы степной

Пучок из рук не выпуская.

Прекрасная поэтическая интерпретация эпизода русской истории.

Атрак (Отрок) был женат на грузинской княжне, и их сын Кончак возглавил орду, когда отец перебрался на Кавказ. Это тот самый Кончак, с которым воевал Игорь Святославич. Однако он – не извечный враг Руси и Игоря; за несколько лет до похода Игоря Святославича они вместе, как союзники, воевали против Мономаховичей. Да и поход Игорь организовал не против Кончака, а против других половецких ханов. Оказавшись у Кончака в плену, Игорь бежал, однако у половцев остался его сын Владимир. Владимира там не пытали, не мучили, а даже наоборот: Кончак выдал за него свою дочь. И через два года, когда они помирились с Игорем и Владимир вернулся домой, с ним вернулись дочь Кончака и их сын Изяслав. И мы снова видим, как вражда сменялась родственными, соседскими отношениями, какие бывали повсюду, во всех странах.

Мой любимый историк, великий Василий Осипович Ключевский в начале своего курса лекций описывает факторы, которые влияли на русскую жизнь. И среди них он называет степь. По его словам, «доброе историческое значение южно-русской степи заключается преимущественно в ее близости к южным морям. <…> Степь широкая, раздольная, как величает ее песня, своим простором, которому конца-краю нет, воспитывала в древнерусском южанине чувство шири и дали. <…> Но степь заключала в себе и важные исторические неудобства: вместе с дарами она несла мирному соседу едва ли не более бедствий. Она была вечной угрозой для Древней Руси и нередко становилась бичом для нее. Борьба со степным кочевником, половчином, злым татарином, длившаяся с VIII почти до конца XVII в., – самое тяжелое историческое воспоминание русского народа, особенно глубоко врезавшееся в его память и наиболее ярко выразившееся в его былевой поэзии. Тысячелетнее и враждебное соседство с хищным степным азиатом – это такое обстоятельство, которое одно может покрыть не один европейский недочет в русской исторической жизни».

Не стану спорить с Ключевским, но мне представляется, что такой взгляд сегодня выглядит слишком упрощенным. Конечно, велась борьба со степью, было противостояние, но, помимо этого, имелось много всего другого. Необходимо понимать, сколько разных этносов населяли Древнюю Русь, кроме голубоглазых светловолосых славян. На всей Восточно-Европейской равнине славянские племена соседствовали с финно-уграми, которые по-прежнему составляют значительную