И я расплакался. Навзрыд. Меня больше ТАМ никто уже не ждал. Нет, нет, нет! Я не сдамся! Меня еще ждали. Мой дом. Имя одушевленное. Грамматика все врет! Пора внести поправки. Дом – имя одушевленное. Дом ждет. Даже если в нем никого нет… Прощай, Вражок, прощай! И первым делом, когда я вернусь – верну мой дом в исходное положение. Он станет прежним. Домом, где жили папа, мама и ты…

Впрочем, все это было позже, когда я узнал о смерти Вражка.

А накануне мне приснился невероятный сон. Море. Несинее. И вовсе не море. Скорее, широкая река. Зеленовато-серого цвета. И мой Вражок – на лодке. Он так профессионально гребет веслами! А на реке – десятки, сотни, тысячи кувшинок самых разных оттенков. От самых светлых до самых мрачных. Вражок торопится, задыхается. Он куда-то хочет успеть. Он успевает.

А на берегу стоят мои мама и папа. Такие же, какими я их запомнил в последний раз. Вместе. Такие старомодные и немножко нескладные. Мои мама и папа. Папа в фетровой шляпе, она уже выцвела по бокам, ее поля опустились, хотя она была хорошего качества, я же помню… И мама в берете. Розовом. Ей кто-то его подарил. Она считала, что берет ей идет. На них были похожие шерстяные пальто с норковыми, слегка съеденными молью, воротничками. А кругом лето и множество кувшинок. Мне казалось, они хотели принарядиться. Может быть, они думали, что встретят меня после долгой разлуки? Или просто подумали, что меня придется ждать до зимы и потеплее оделись. Но меня не было. Зато к ним приплыл Вражок. Он не принаряжался. Он был в своей обычной рыжей шубке. Он был лишь собакой…

Им не было жарко в своих зимних одеждах. Даже летом… Милые мои. Как же я вас любил! И как же жалел! Но не мог этого сказать. Мой голос во сне хрипел, стонал, давился. Они, наверное, и не услышали. Наверное, они все поняли. Они молча подошли и сели в лодку. И Вражок повез их на другой берег. Так же ловко гребя веслами.

И вдруг река превратилось в море. А море стало таким синим. Я никогда не видел такого цвета. Синий. Что такое – синий? Иней – ложь. Небо – вранье. Глаза – ложь и вранье. Что в природе бывает синим? Ничего. Только краски… И кувшинки вдруг превратились в лебедей самых невероятных оттенков. И они совершенным клином поплыли около лодочки… Спасибо, мой Вражок, что ты подарил мне синее море. По-настоящему синее…

Впрочем, я опять не о том. Моим самым дорогим людям я даже не смог подарить синего цвета. И моря. И кувшинок. И лебедей. Спасибо, Вражок, ты за меня это сделал. А подарить небо мне все равно не подвластно. Небо – вне нас, не для нас и не про нас… Небо уже им, ушедшим от нас, подарено. Когда-нибудь его подарят и мне.

А потом мой пес Вражок вдруг запел:

В ту сторону не ходят поезда,

Не залетают птицы даже.

Окно закрыто раз и навсегда.

А боль все та же. А Бог все там же…

Я и не знал, что собаки поют. Во сне, только во сне я это узнал… Печальная песня. Простите меня. Мама и папа. И Вражок…

Я проснулся не от песни. Гудел телефон.

– Твой Вражок умер. – Это мне сказал Андреев.

– Да, конечно.

Я не удивился. Я ведь только что видел сон про ЭТО.

– Но мы ведь живем…

– Да, конечно.

– И тебе не к кому возвращаться. Разве для дела.

– Да, конечно.

Это я солгал для дела. Мне было к кому возвращаться – в дом. Но Андреев еще не знал, что дом – понятие одушевленное.

Я положил трубку. И вот тогда разрыдался. Бесшумно. Про себя. Просто припал лицом к ладоням. Неужели я сам себе лгу? Мне действительно не к кому было возвращаться. Прощай, Вражок!.. Я оторвал ладони от лица. Вытер рукавом слезы. Они были соленые. Как и положено. Они были соленые, как море. Как и положено.

И я понял, что моего Вражка убили. Что это убийство – лишь простое предостережение. Для меня.

Только зачем? Чего они могли меня еще лишить? Я уже остался один. Значит – жизни. А была ли моя жизнь важна для меня? Раньше я не размышлял над этим. И только в день смерти Вражка по-настоящему задумался. Была важна для меня моя жизнь или нет? Раз я здесь. Когда остался совсем один… Хотя это не означает, что так будет всегда…

Похоже, они грамотно просчитали мое сегодняшнее состояние. Если у меня никого нет – значит, мне терять нечего. Значит, я способен на все… А вот и ошибочка произошла! Мне как никогда захотелось жить. В день смерти Вражка. Чтобы предъявить все счета. Даже если мне придется ждать вечно. Чтобы предъявить счета. И даже если мне придется жить вечно… Хотя на вечную жизнь, увы, сил оставалось все меньше и меньше.

Только на следующее утро я узнал, что по поводу вечной жизни не погорячился. Что ж, век живи – век учись. Благодаря Склифосовскому целый век мне ждать не пришлось. О вечной жизни я узнал за пару часов. Из лекции Склифосовского о вечной жизни, о вечных людях и просто о вечности.

Когда профессор объявил о теме лекции, на его лице было запечатлено не что иное, как сама вечность. За свою жизнь я много прочел благодаря папе. В том числе и фантастики. Но речи Склифосовского почему-то выглядели очень даже реалистично. И почему-то я верил ему с первого слова. Даже если его слова насквозь были пропитаны ядом, цинизмом и идеологией нового фашизма. И я вновь поверил Склифосовскому. Как и возможному существованию вечных людей. Хотя в его личную вечность не верил. Ну не тянул он на нее! Не потому что слишком мелковат, а потому что слишком откровенен. Вечные люди, наверное, способны на что угодно. Только не на откровенность.

– Я не буду слишком откровенен по этому вопросу, – глубокомысленно начал Склифосовский. – А обозначу только те положения, которые вы обязаны знать в силу профессии. Остальное, безусловно, оставлю за скобками. Впрочем, это не помешает вам мыслить в данном направлении, анализировать и постигать этот непростой вопрос. Итак-с, как всегда, начнем с вопроса к аудитории: «Вы верите в вечность?»

В классе загалдели. Создавалось