посадят. Пятакова, Бухарина и других я искренне считал врагами народа, верил всем заявлениям на этот счет, — вспоминает Петр Тихонович Шевченко, участ­ник штурма Кёнигсберга. В кружке по изучению биографии товарища Сталина

Мой метод изучения

Я изучаю биографию товарища Сталина. Молодые рабочие нашего варочного цеха ЦБК-1, которые занимаются в кружке вместе со мной, часто обращаются ко мне с вопросом: «Как ты готовишься к занятиям? Ты всегда знаешь». Сегодня я хочу ответить на этот вопрос. Когда я слушаю нашего пропагандиста, я веду конспект, оставляя большие чистые поля в тетради. Каждую субботу после работы я трачу 2-3 часа на подготовку к следующему занятию.

Г. Заборская, нормировщица

Калининградский комсомолец. 1948. 19 нояб.

В пропагандистской работе большая роль отводилась еже­годным демонстрациям — майским и ноябрьским. О них наши собеседники тоже вспоминают с теплотой. На демонстрации шли даже с ночных смен. К ним заранее готовились: изготов­лялось много украшений, плакатов; на все это уходили нема­лые средства и силы. Было много знамен, и никто не отказы­вался нести их, это считалось честью.

— Мне нравилось ходить на демонстрации, — говорит Анна Андреевна Копылова. — Там было весело, интересно. Все — жизнерадостные, с праздничным настроением. В выездных бу­фетах торговали конфетами, шоколадом, спиртными напитка­ми. Все строились в колонну. Впереди директор с секретарем парткома и председателем профкома. Пели, плясали. Ходили с детьми. Шли колонной до площади Трех Маршалов мимо руин. На площади играл духовой оркестр. На трибуне стояли пер­вый секретарь обкома ВКП(б), другие руководители, предста­вители промышленных предприятий города.

В пропагандистской работе бывали и курьезные случаи, которые, впрочем, в то время доставляли участникам немало переживаний. Рассказывает Серафима Николаевна Огурцова из Краснознаменска:

— Когда работала в райисполкоме в поселке Большаково, произошел такой случай. Я готовила выставку: вырезала и наклеила портрет Сталина на картон, вставила в рамку и при­слонила сушиться. Случайно — вниз головой. Это заметил агент НКВД, брат жены начальника нашего НКВД. Он меня стал ругать за это. Затем меня вызвали в НКВД, расспрашивали про мое происхождение, национальность. Рассказала я о сво­ей матери, которая воспитывалась и была дружна с семьей маршала Василевского. Думаю, что это меня спасло. Затем меня вызвал первый секретарь райкома партии, а на партий­ном собрании мне объявили выговор. После этого я стала очень бояться всего.

Таких историй случалось немало. Еще об одной из них рассказал Алексей Ефимович Мальцев:

— Я немного рисовал, и комсорг нашего техникума пору­чил мне сделать лозунг: «Все на выборы народных судей и заседателей!». В слове «заседателей» я пропустил букву «с». Было поздно, плакат повесили, и я пошел спать. А под утро тормошит меня комсорг, лица на нем нет. Я и не понял сразу в чем дело. Быстро исправил, вот так и обошлось. А могло быть и хуже.

Нельзя сказать, что вера в непогрешимость Сталина была всеобщей.

— Как и многие люди, я тогда верил в Сталина, — продолжа­ет рассказ Алексей Ефимович, — все было этим пронизано. Любой наш концерт начинался с кантаты о Сталине. Но виде­ли мы и то, что в жизни не так уж все хорошо, как утверждала официальная пропаганда. Так, на своей шкуре многие знали, как тяжело живет деревня. По рассказам старших ребят знали о «Завещании» В. И. Ленина, где он давал характеристику Ста­лину и другим вождям.

Опасное это было знание: «Что творилось в верхах — нам было неизвестно, — вспоминает Иван Егорович Дынин, — мы могли только догадываться. Даже было видно, но попробуй сказать, возмутиться. На другой день тебя бы не было на свете. Раскассируют в два счета».

Глава 10. КУЛЬТУРА. ОБРАЗОВАНИЕ. РЕЛИГИЯ

В новой культурной среде

Подавляющее большинство переселенцев имело весьма смут­ное представление о том, как выглядит земля, на которой пред­стояло жить, о немецкой культуре, о духовной среде, длительное время царившей в этих краях. Немалую роль играло вошедшее за годы войны в кровь неприятие всего немецкого. Вот почему первым переселенцам казалось, что вокруг них чужой ландшафт, не те деревья, климат, иное небо, даже воздух какой-то не такой. Что уж говорить об узеньких улочках, застроенных кирпичными домами с красными черепичными крышами, о незнакомой ар­хитектуре с ее готическим стилем. Все непривычное, все чуждое русскому духу, русскому восприятию.

Вспоминает Анна Ивановна Рыжова, приехавшая семнад­цатилетней девушкой в разрушенный Кёнигсберг:

— Поразила особая мощь построек, твердость и неприступ­ность. И в то же время — легкость через стремление ввысь. Мне трудно было понять это. Здесь надо было родиться, вырасти. Другая психология, иное понимание вечности. В первую оче­редь это ощущалось при взгляде на места священные — на кирхи, костелы. Наши церкви, храмы добрей как-то, гостепри­имнее. Строгость и угловатость здешних соборов не соответ­ствует нашему русскому характеру. Я могла любоваться ими как произведениями архитектуры, но никак не воспринимала в качестве места, где тебя поймут и поддержат. Внешний их облик как бы предупреждал об обратном. Веет от них каким-то холодом и отчужденностью. В дождливую погоду город производил унылое впечатление. Давил узостью улиц, суровос­тью построек. В такие дни было ощущение временности пре­бывания и особенно чувствовалось, что мы — чужие здесь.

Необычной, но более понятной и приветливой казалась сельская местность. Т. П. 3-на вспоминает, как выглядели окрестности Гумбиннена: «Какая тут красота была. Это была сказка! Хуторочки были целенькие, прямо как игрушечные. Красивые, маленькие, старинные домики, как из сказок Гофма­на. Кругом пионы, вишни. Речка, через речку — мостик...».

В 1946 году Агния Павловна Бусель работала пионерво­жатой в школе. Вместе со своими воспитанниками она пеш­ком обошла весь Правдинский район. Во время этих походов они осматривали частично сохранившиеся немецкие усадьбы в поселках Родники, Федотово, Луговое. Усадьбы были окружены ухоженными парками со множеством цветов и уникальных деревьев:

— Недалеко от Правдинска — водохранилище, а на берегу разместился голубенький ресторанчик. Стояли там и дом