них взяли — сегодня, на Петроградской. Вздумал, видите ли, навестить семью, дурачок… — Она бросила докуренную сигарету и тут же полезла за следующей. Пальцы ее с перламутровыми ногтями немного дрожали. — Задержание было неудачное: он мертв. Но успел перед смертью продать две последние явки. На Конюшенном переулке и на Сенной. Ты, надеюсь, запомнишь: Сенная и Конюшенный переулок?

— А зачем мне это запоминать? — спросил я.

— Низачем, — показав белоснежные зубы, сказала Леля Морошина. — Ты — запомни. Ты просто запомни — и все…

И она снова бросила докуренную сигарету…

Разговор этот не выходил у меня из головы — все то время, которое я просидел за документами. Я прокатывал его в уме раз за разом и все больше недоумевал. Я ведь знал, что Леля Морошина работает на военных. На военных, на безопасность, уже давно. Ведь предостерегал же меня насчет этого Леня Куриц. А, по-моему, Куриц в подобных случаях промаха не дает. И к тому же у них, как мне кажется, что-то было. То есть, здесь на него можно полагаться вдвойне. Или это — какая-нибудь рутинная тупая проверка? Заложили в меня информацию и смотрят — как я теперь поступлю. Неужели они в самом деле считают, что я побегу с доносом? Притащу его, точно собака, в зубах? Пусть — на Лелю Морошину. Пусть — она работает на военных. Разумеется, никуда я с доносом не побегу. Ну их к черту. Пусть они, что хотят, то и делают.

Я проглядывал сообщения, поступившие за вчерашний день. Ничего интересного в них, как всегда, не предвиделось. За истекшие сутки действительно увеличилась площадь болот. Правда, скорость ее нарастания сохранилась на прежнем уровне. Кое-где появились — пока в зачатке — новые очаги. Часть Васильевского острова была теперь совершенно отрезана. К счастью, население уже покинуло эту часть. Разве что продолжали упорствовать какие-нибудь сумасшедшие. Также несколько увеличилась и площадь «железной травы». По последним подсчетам примерно на десять-двенадцать процентов. Но особенно много ее прорастало у Тучкова моста. Кстати, мне наконец-то прислали анализы из лаборатории. Впрочем, также ничего интересного: трава, как трава. И по минеральному составу, и по биологическим компонентам. Доктор Савин предполагал, что это так называемый «мятлик луговой», просто сильно мутировавший по неизвестным причинам. Тот же Савин ответственно заявлял, что генетической опасности нет. И что предпринимать серьезное ограничение в ближайшее время не потребуется. Между строк я догадывался, что именно он имеет в виду. Он имеет в виду — прямую химическую атаку. Но решение об атаке все равно принимать буду не я. Вообще неизвестно, что из этой атаки получится. То есть, все это были — текущие мелочи, ерунда. Несколько больше меня заинтересовали сведения о насекомых. Энтомолог Сипян утверждал, что насекомых в городе больше нет. Что они либо вымерли, либо мигрировали за его пределы. Проводились отчетливые параллели с недавней миграцией крыс. И с замеченным ранее сокращением городских популяций пернатых. Энтомолог Сипян, между прочим, доводил свою мысль до конца, — заявляя, что в городе вымирает, по-видимому, все живое. Разумеется, обсуждался и предполагаемый механизм. Что-то очень такое, связанное с геопатогенными излучениями. Допускалось, что прямо под городом расположен мощнейший излучающий центр, чрезвычайно активно воздействующий на самые различные организмы и — наверное, образовавшийся в результате подвижек земной коры.

Таким образом, это была очередная гипотеза. С некоторым отвращением я перебросил папку на соседний стол. Честно говоря, сногсшибательные гипотезы мне уже надоели. Был в сегодняшней почте и какой-то доисторический документ. Ну, конечно, не сам документ, а весьма небрежно сделанный ксерокс. Я с трудом продирался сквозь вязь устаревшего языка. Речь там шла, по всей видимости, об основании города. Дескать, место, где он был заложен, проклято во веки веков. Потому что здесь обитает свирепое Земляное Чудовище. А живет оно, дескать, непосредственно в толще земли. Находясь сотни лет, вероятно, в состоянии летаргии. И поэтому жители города не подозревают о нем. Но по нашим грехам оно иногда — пробуждается. Начинаются — голод, трясение камня и мор. Смертным зноем пылают, естественно, сферы небесные… Автором этого документа был некий Лука. По фамилии — Вепорь (а может быть, не по фамилии, а по прозвищу). И насколько я понял, это — восемнадцатый век. Впрочем, имя будило во мне некоторые воспоминания. Ну конечно, Лука! Лука по прозвищу Вепорь! Этот ксерокс когда-то заказывал Куриц. И потом при контакте — уже из подполья — напоминал. Я еще раз прочел документ, но уже — внимательнее. И еще раз не понял, какой из него может быть толк. Ну и что? Ну — пророчество. Мало ли было пророчеств? Если надо, то я раскопаю их штук пятьдесят. Да, конечно, присутствуют определенные совпадения. Например, собирательный образ какого-то страшного существа. Морду Зверя я видел собственными глазами. Но ведь — паника, кризис, экстремум, несчастье, разлом. В этих случаях всегда проявляются массовые галлюцинации. Совершенно неясно, зачем нужен Курицу данный текст.

Некоторое время я колебался, потому что рисковать не хотелось. И особенно не хотелось рисковать по таким пустякам. Тем не менее, я подыскал у себя несколько машинописных страничек — по формату примерно таких же, как упомянутый документ — и проставил на них соответствующий регистрационный номер, попытавшись скопировать росчерк дежурного секретаря. Получилось не так, чтобы уж очень похоже. Но я сильно рассчитывал, что почту сегодня не будут сверять. А в дальнейшем этот мой подлог утонет в бумагах.

Ксерокс с пророчествами Луки я спрятал в портфель и уже закрывал его, собираясь тихонечко смыться, когда в дверь моей комнаты кто-то отрывисто постучал и немедленно вслед за этим она распахнулась.

И в проеме возникла сухая подтянутая фигура генерала Сечко.

— Вот и все, — обреченно подумал я, поднимаясь.

Но буквально в следующую секунду с обжигающей радостью понял, что — нет, не все. Если бы меня хотели арестовать, то вряд ли бы заместитель военного коменданта явился лично.

— Здравия желаю, товарищ генерал! — гаркнул я.

Так, что, кажется, даже посыпалась с потолка побелка.

— Что вы, что вы, Николай Александрович, — сказал генерал Сечко. — Я ведь — так заглянул, по-товарищески, неофициально.

Он, по-моему, был не совсем уверен в себе. Показал мне небрежно рукой, что, мол — сидите, сидите. Как-то очень по-старчески, медленно прошаркал к окну и, взирая на хлам, громоздящийся в хозяйственном дворике — но не видя его, побарабанил пальцами по стеклу.

Мне вдруг стало ужасно тревожно, что он — такой неуверенный.

— Что-нибудь случилось? — негромко спросил я.

Генерал Сечко, не оборачиваясь, пожал плечами.

— Шла гроза, Николай Александрович, — нехотя