торговом пути между востоком и западом[567]. Ормуз в Персии — самый прославленный торговый центр, не может похвастать ничем другим, кроме возможности использовать для своего процветания прекрасную гавань{502}. Великолепный Коринф (Lumen Greciae — глаз Греции, как назвал его Туллий), благодаря наличию у него Кенхреи и Лехея{503} — двух превосходных портов — стал средоточием всего торгового обмена между Ионическим и Эгейским морями, и это при том, что окружающая город местность была, судя по описанию Страбона[568], curva et superciliosa, непригодной для возделывания и суровой. То же самое мы можем сказать и об Афинах, Акциуме{504}, Фивах{505}, Спарте и большинстве других греческих городов. Нюрнберг в Германии расположен на чрезвычайно скудной земле, а тем не менее это имперский город, процветающий благодаря трудолюбию его ремесленников и развитию там требующих особого умения ремесел; они-то и привлекают к себе богатство большинства стран; искусность в разного рода ремеслах там до того высока, что, как задолго до того выразился по сходному поводу Саллюстий, sedem animae in extremis digitis habent, их душа или intellectus agens помещалась в кончиках их пальцев; и то же самое мы можем сказать о Базеле, Спире, Камбре, Франкфурте и т. д.{506}. Покажется почти неправдоподобным, если я стану пересказывать то, что некоторые пишут о Мексике и примыкающих к ней городах: на свете нет другого такого места, которое было бы уже столь густо населенным еще в момент его открытия. А вот что иезуит Маттео Риччи[569] и некоторые другие рассказывают о трудолюбии китайцев, жителях самой населенной страны: там не увидишь ни нищего, ни слоняющегося бездельника, и именно вследствие этого страна благоденствует и процветает. Мы обладаем такими же средствами — умелыми людьми, восприимчивыми умами, любыми необходимыми материалами: шерстью, льном, железом, оловом, свинцом, деревом и множеством других превосходных вещей, нуждающихся в дальнейшей обработке, недостает лишь одного — трудолюбия. Мы отправляем наши добротные товары за моря, где их прекрасно используют в своих целях — берутся за их дальнейшую обработку и, соответственно улучшив их, отправляют обратно к нам, но уже по более дорогой цене, или же еще изготовляют из них всякого рода безделушки и побрякушки, продавая нам каждую из них по такой цене, по какой сами они заплатили нам за всю партию товара. В большинстве наших городов, за небольшим лишь исключением, мы, подобно испанским праздношатающимся гулякам[570], живем исключительно только за счет таверн и пивных; солод — вот наш лучший плуг, а наивыгоднейшая коммерция — торговля пивом. Метеран и некоторые другие ставят нам в вину то, что в трудолюбии нам далеко до голландцев: «Ручными ремеслами, требующими особой искусности или доставляющими много хлопот, у них (то есть у нас, англичан) занимаются только лишь одни иностранцы; они обитают на море, изобилующем рыбой, но до того ленивы, что не желают вылавливать ее столько, сколько удовлетворило бы их собственные нужды, предпочитая покупать ее у соседей»[571]. Тьфу! Mare liberum[572]{507} [Море свободно], соседи ловят рыбу у нас под носом, а потом продают ее нам, и притом по ценам, которые сами устанавливают.

Pudet haec opprobria nobis

Et dici potuisse, et non potuisse refelli{508}.

[Стыдно нам слушать сии поношенья,

Можем внимать лишь мы им, возразить же не можем.]

Мне стыдно слышать подобные обвинения со стороны иноземцев, и я не знаю, что на это ответить.

Из всех наших городов один только Лондон заслуживает своим обликом такого названия[573]; он — Epitome Britanniae[574] [олицетворение Британии], прославленный торговый центр, который не уступит в этом отношении своего первенства ни одному заморскому сопернику, однако sola crescit decressentibus aliis [он разрастается так единственно только за счет остальных], а все же и ему, по моему скромному суждению, многого недостает. Остальные города (за вычетом лишь очень малого их числа[575]) находятся в жалком состоянии — это полуразвалившиеся поселения, обнищавшие по причине упадка в них ремесел, их заброшенности и скверного управления, а еще от праздности и мотовства жителей, предпочитающих попрошайничать, слоняться без дела и даже умереть от голода, нежели трудиться.

Не могу, однако, отрицать, что кое-что может быть сказано и в защиту наших городов: например, что они не так уж хорошо построены (ведь что касается сооружений, то великолепие этого королевства было в старину сосредоточено единственно только в норманнских замках и монастырях), или что они не отличались особым богатством, не были достаточно близко друг к другу расположены, так многолюдны, как наблюдается в некоторых других странах[576]{509}; помимо тех соображений, которые приводит Кардано (Subtil. lib. 9 [Об остроумии{510}, кн. IX]), отметим также, что мы не производим ни вина, ни растительного масла, не снимаем по два урожая в год, как они; что мы живем в более холодном климате и принуждены в силу этого несколько более обильно питаться мясом[577], как это свойственно обитателям всех северных стран, а посему наши возможности в отношении продовольствия не столь велики, чтобы мы могли прокормить так много городов; тем не менее мы обладаем разнообразными средствами для жизни, а также морем, открытым для торговли, равно как и для всего прочего, и вдобавок превосходными гаванями. Возможно ли при всем этом оправдать нашу нерадивость, наши бесчинства, пьянство и всякого рода сопровождающие их гнусности? Но вы скажете, что ведь у нас приняты прекрасные законы, существуют суровые законодательные акты, учреждены, наконец, исправительные дома и прочее, однако, судя по всему, толку от этого очень немного. Тут уж исправительными домами не поможешь, а разве что исправительными городами. Большая часть наших ремесел нуждается в усовершенствовании, а потребности должны быть более полно удовлетворены[578]. В других странах тоже, должен признаться, есть основания для подобных жалоб, но это никак не может служить нам извинением, оправданием нужды[579], пороков, безобразия, праздного тунеядства, смуты, разногласий, раздоров, судебных тяжб; сколько было направлено против всего этого законов, имевших целью подавить бесчисленные распри и судебные тяжбы, умерить излишества в одежде и еде, остановить упадок земледелия, обезлюдение, а особенно законов против мошенников, попрошаек[580], египетских бродяг{511} (как их, по крайней мере, называют), которые кишели по всей Германии, Франции, Италии, Польше[581], как вы можете прочитать у Мюнстера