применять, — объяснила она. — Правда! Я просто носила его для безопасности.

— В том-то и дело. Неважно, собираешься ты или нет — но как только ситуация накалится, ты схватишься за нож. Хотя бы потому, что это самый привычный для тебя способ решения проблем. Единственное, что ты могла сделать, чтобы защитить себя от собственных низменных порывов — это отказаться от оружия вовсе.

Наёмнице отчетливо припомнился маленький уютный домик, пахнущий жареной курятиной и свежим хлебом. Каждое последующее слово Вогта лишь усиливало ее протест.

— У тебя отлично получается рассуждать о моих низменных порывах — но только пока ты жив, Вогт.

— Они не угрожали нашей жизни! Все, чего они хотели, — это связать нас и угнать в Торикин!

— «Просто связать», — передразнила Наёмница. — Я не настолько дура, Вогт, чтобы позволять всяким отморозкам меня связывать. Обычно после этого и начинается самое веселье.

— Можно было защищать себя и не устраивая поножовщину, — надменно выдал Вогт.

— Да? — восхитилась Наёмница. — Что, по-твоему, я должна была сделать? Призвать к их совести?

— Я не знаю. Что-нибудь.

— «Что-нибудь»! — взвыла Наёмница. — Как я сама не догадалась! «Что-нибудь», (…)!

— Пока у тебя остается соблазн и возможность использовать прежние деструктивные методы, ты даже не попытаешься действовать иначе, — отрезал Вогт. — И это вовсе не означает, что альтернативные способы решения проблемы отсутствуют. Да и чего ты в итоге добилась? Навлекла на нас кару небесную. Уж лучше бы мы разбирались с шайкой проходимцев.

— Что с нами будет-то? — встревоженно спросила Наёмница.

Вогт хмуро пожал плечами.

— Твое плечо разорвано в клочья и, боюсь, это только начало. Что ж, скоро узнаем…

Наёмница протестующе замотала головой — ей не хотелось узнавать. Глаза жгло. Она попыталась убедить себя, что подступающие слезы вызваны болью в ране, а вовсе не разочарованным, разгневанным выражением на лице Вогта.

— Он появлялся, — прошептала она в последней тщетной попытке обелить себя. — Несколько раз я теряла кинжал… но затем снова находила. Он будто хотел, чтобы я это сделала. И Филин сказал мне: «Убей меня», — стоило Наёмнице проговорить это вслух, как оно перестало казаться таким уж сильным оправданием. Она приуныла.

Все же голос Вогта чуть смягчился:

— Игра испытывает нас. Главным образом тебя, потому что улавливает твои сомнения. Но если ты поддашься искушению, соблазнишься обманчивой простотой скверных решений, то в конечном итоге именно они определят, кем ты являешься, — Вогт взял руку Наёмницы и прижал ее ладонь к своей горячей щеке. — Посмотри мне в глаза. Я знаю, как ты это ненавидишь, но сейчас посмотри.

Наёмница подчинилась. Это было как пытка, и все же… в этом было свое очарование. Даже в разгар спора она могла рассмотреть в глазах Вогта серебристую искорку безмятежности. А его кожа… На нежных щеках Вогта не пробивалось ни единого волоска, что лишь усилило ее ощущение, что он абсолютно не такой, как те мужчины, с которыми ей приходилось иметь дело ранее.

«А он все-таки красивый… идиот бесючий, но красивый, — подумала она и сразу оборвала себя: — Нечего думать об этом».

— Я знаю, что на самом деле ты хорошая. И для того, чтобы оставаться хорошей, тебе просто нужно оставаться собой. Мы победим в Игре, если будем настоящими, — объяснил Вогт. — Но когда мы скрытны и нечестны, мы не настоящие.

— Я понимаю, — виновато ответила Наёмница. — Тогда, вероятно, мне не следует утаивать то, что произошло со мной в замке Шванн и позже, в другом месте?

— Не следует, — подтвердил Вогт.

— Только давай сместимся ближе к реке. Мне ужасно хочется пить.

— Обопрись на меня.

На берегу Наёмница рассказала о Колдуне и обо всех странных вещах, что она видела и делала в его замке. Лоб Вогта разгладился; он вроде бы совсем успокоился.

— То была его жизнь. Она была среди ветвей высохшего дерева. Не понимаю, почему золотой шарик хранился там, где многие могут взять его, — сбивчиво рассказывала Наёмница. — Ты снился мне, я сказала? Во сне ты разговаривал со мной.

— Видимо, я так сильно о тебе волновался, что сумел найти способ навестить тебя.

— Ты не помнишь?

— Нет. Видимо, я сам при этом был погружен в сон.

— Когда я отдала Шванн золотой шарик, она разбила его. Если бы я его не нашла…

— Ты нашла его, потому что его сложно было не найти.

— Но я не все ей отдала, — вспомнила Наёмница. — Серый камень… Может, оно и к лучшему, — нащупав на шее тесьму, она вытащила мешочек из-под рубахи и сняла его с шеи. Как и все прочее на ней, мешочек не избежал участи быть окроплённым кровью. — Вот… — Наёмница протянула камешек Вогту. — Он был там, в замке. Я нашла его во рту у жабы…

— Самое не подходящее для него место, — заметил Вогт, вращая камень в пальцах.

В белом свете раннего утра камень выглядел совершенно невзрачно — мимо пройдешь и не заметишь. Наёмница уже сама не понимала, какой порыв заставил ее взять его.

— Если мы его выбросим, никто никогда не подберет его, — заметила она. — Разве что для того, чтобы в кого-нибудь запустить.

— Нет, не следует так бездумно бросать его, — не согласился Вогт. — Его предназначение может проясниться в будущем.

С одной стороны, Наёмница понимала, что он прав. С другой стороны… ей вдруг отчаянно захотелось избавиться от камня. Его безобидный вид лишь усиливал ее недоверие.

— Что ж, тогда оставь его себе, — пожала плечами она.

— Почему бы и нет. За него денег не дают… — Вогт усмехнулся, — …но и не просят, — он обратил на нее испытующий взгляд. — Ты все сказала, что должна была?

— Да, — соврала Наёмница.

Возможно, она и чувствовала себя скверно, продолжая отмалчиваться и врать, но у нее язык не поворачивался рассказать ему о Велении. Даже в бреду она не произнесет это имя, пусть оно навечно останется на ее совести, а лучше бы и вовсе его забыть. «Я из Страны Прозрачных Листьев, высшего мира. Меня перенесли сюда какие-то боги. Может быть, я даже сам бог», — сказал однажды Вогт. Теперь Наёмница доподлинно знала, что это не так. Хотя какая разница, что Вогт родился в этой заурядной (и весьма паскудной, надо заметить) стране и что не боги принесли его с небес для высшей благородной цели, а собственная мать бросила на милость всклоченной, ненадежной и очевидно недоброй девицы? Неважно, что его кровь человеческая — если он считает себя сыном богов, пусть будет сыном богов…

— И что нам теперь делать? — спросила Наёмница.

— Идем туда, куда и намеревались. Грядут большие опасности, но, я думаю, мы с ними справимся, — Вогт