Шрифт:
Закладка:
В коридоре слышится топот. Кавалерия спешит? Интересно, чья? Как оказалось, не наша, чернобровая. Пять человек, один десятиклассник по виду, остальные калибром поменьше наших гостей. Сделать ничего не успевают, на шум, — урок-то начался, — приходит несколько учительниц. Бабам в чём-то проще. Если мужчин могут воспринять как потенциальных противников и проявить агрессию, то с женщинами такое не прокатывает. Они такой визг и крик поднимают, что проще всем разбежаться.
— Ваши земляки? — Тычу в живописную инсталляцию. Один кое-как встал, второй не может, несмотря на помощь.
— Забирайте! — Делаю широкий и великодушный жест. — Заходите ещё, если чо…
— Колчин! — Рявкает на меня Людмила Петровна.
— А что такого? Просто долг гостеприимства, — делаю лицо пай-мальчика. Образ несколько портят разбитые костяшки, но я прячу руки за спиной. Редкие и немного нервные смешки за моей спиной подкрепляют мои слова.
Присутствие уже пятерых учителей слегка остужает горячих парней. Бросая на нас огненные взгляды, уволакивают пострадавших кунаков. Никто ещё не понимает, но в нашей школе никакого курдского джамаата уже не будет. Восьмиклассники, а по возрасту, возможно, им надо учиться в девятом, огребли полную котомку огурцов породы «люли» от пятиклассников. Над ними вся школа потешаться будет, когда узнают. А узнают уже на следующей перемене.
— Ну, Колчин… — математичка пытается найти виновного в том, что полурока сорвано.
— А чо сразу Колчин? — Тут же задираюсь. — Я их сюда не приглашал и драку не начинал.
Согласный гул всего класса весомо подпирает мои слова.
— Иди к доске! — Находит выход математичка. Не проблема.
Мстительно ставит мне четвёрку, хотя придраться не к чему.
А после уроков Нелли, которая исполняет роль классной руководительницы, отводит меня в кабинет директора. По дороге мило беседуем. На французском, разумеется.
— Мадемуазель Нелли, я вас не понимаю. Франция много раз воевала, Наполеон в своё время ставил на уши всю Европу. Норманский герцог Вильгельм Англию завоёвывал. Нет, вы не правы. Французы очень воинственный народ.
— Всегда ты найдёшь, что ответить, — Нелли улыбается. Она пробовала пенять мне за драку. Де, я такой интеллигентный весь из себя, языком практически свободно владею и на тебе! Слово «практически» меня слегка коробит. Просто свободно владею, что тут тень на плетень наводить. Впрочем, можно сказать: практически без акцента. Тут возражений нет. Лёгкий акцент присутствует. Речевой аппарат детский ещё, не справляется.
Кабинет директора.
Кроме директора Павла Михайловича и завуча Елены Дмитриевны у стены сидят двое мужчин в возрасте. Догадываюсь, что родственники избитых джигитов, возможно, отцы. Их брюнетистость слегка оживлена сединой. Один с усами. Глядят сначала на меня с мрачным интересом, — потом, что меня слегка напрягает, — на коленки Нелли, которые приоткрывает натянувшаяся юбка, когда мы садимся напротив.
Директор представляет нам мужчин. Натурально, отцы пострадавших. Пал Михалыч так запинается на именах, что я только фамилии запоминаю. Усатый — Даштиев, второй — Косаров.
— Нэ вэрю, что это он, — заявляет усатый, косясь на круглые коленки Нелли, — пятыклассник избил восмыклассника?
— Я ж не один. Нас трое было, потом весь класс подключился. Кроме девочек, конечно, — пожимаю плечами. — А что случилось? Ну, подрались, бывает…
— Они в больнице лежат, Колчин, — поясняет директор. — Многочисленные ушибы, лёгкое сотрясение мозга, у одного палец сломан.
— Подумаешь… — фыркаю, — мне один раз ребро сломали и трещину в челюсти организовали. Обычные мужские дела…
Сознательно напираю на мужскую гордость сынов Кавказа. Шрамы украшают мужчин и всё такое.
— Не понимаешь? — Осуждает директор. — В стенах школы, нам придётся расследование проводить и кучу бумаг оформлять.
Это да. Случаи травматизма в школах всегда ЧП.
— Натурально не понимаю, Пал Михалыч. Не мы же место выбирали, на нас напали прямо в классе. Могли бы и на улице после уроков нас подождать. Кто им мешал?
— Ви Наздара в субботу обидэли, — заявляет неусатый Косаров, — моего двоюродного плэмянника.
— Это он нас обидел, — соглашаться нэ, то есть, не собираюсь. Ещё чего!
— Подошёл, накричал на нас, обматерил… заметьте, Пал Михалыч, при девочках грубо матерился. Я так и не понял, чего ему надо было? Уважаемые, — обращаюсь к мужчинам, — почему ваш Наздар старших не уважает? К тому же ваши дети здесь пока гости. А мы — хозяева. Вот приду к вам в гости и начну грязно ругаться, плеваться, оскорблять. Вам, наверное, это сильно понравится. Вы, наверное, на седьмом небе от счастья окажетесь.
— Мы его не били, не обзывали, не оскорбляли. Просто прицепили его на вешалку и всё…
Нелли прячет улыбку. Директор хмыкает.
— А он своих родственников приводит. Те сразу драку начинают. Ну, и что нам было делать?
— Колчин, а объясниться не пробовал? — Вступает в дело завуч. Несуразности своих слов не замечает. Всегда потрясала несгибаемая тупость взрослых в таких случаях.
— Как это? — Натурально теряюсь. Несусветная глупость часто ставит меня в тупик. Ставила. Пока противоядие не придумал.
— Когда и что я мог объяснить? Меня никто ни о чём не спрашивал. Вот представьте, я на вас нападаю, бью по голове какой-нибудь шваброй. Вы успеете мне что-то объяснить, пока палка летит вам в голову?
— Я про этого… маленького говорю, — морщится от моих аллегорий завучиха.
— Так и объяснили, — снова делаю непонимающий вид. — Мы знаем, что маленьких бить нельзя. Их надо ставить в угол, но он бы стоять не стал. Поэтому вот так. А как ещё? Ну, вы просто скажите, что надо делать в следующий раз. Уши надрать?
— Привести к директору. Или ко мне, — добавляет Елена Дмитриевна, уловив лёгкое недовольство начальства.
— Так силком придётся тащить, — пожимаю плечами, — а вдруг опять братья? Не, проще за уши отодрать. Если мы по мелочам будем вас дёргать, вам и работать некогда будет.
Никак у них не получается сделать меня виноватым. Почти целый урок меня
