На стене заплясали кривые тени и мне показалось, что в конце коридора, в пепельной мгле, мелькнула фигура еще более темная, напоминающая человеческую, но сгорбленную, с длинными обезьяньими руками. Пятясь, я отступил в зал к столу и снова распахнул книгу. Это была другая книга. С обложки, заляпанной красным, рвался на дыбы конь с развевающейся гривой. Сырой ветер вновь прошелестел по залу, пламя заколебалось и тьма сомкнулась вокруг трясиной. Я прижался к окну – единственно освещенному месту. Ливень уже прекратился, но далеко над лесом наплывала новая туча, словно гигантская косматая лошадь медленно перебирала ногами. Неверный лунный свет лежал на искристой траве наподобии зыбкой пены, пробивался сквозь мутное стекло на грязный пол, на противоположную стену с картиной, на люстру с качающейся веревочной петлей. И тут где-то рядом грянул набегающий конский топот. Я приложил ухо к паркету – он не дрожал, словно скакали невесомые призраки, но ведь те не грохочут гусарским эскадроном. Чья-то шутка? Возницы? снова послышалось дикое ржание, копыта дробно простучали за окном и загремели в доме. Эхо металось по комнатам, гремело отовсюду и вдруг в конце зала я увидел его – рыжего безголового иноходца с недавней картины. Он затряс кровавым обрубком и с воплем бросился на меня – прямо под удар стулом. Спина чудовища круто прогнулась, шкура с треском разорвалась. Передняя часть рухнула на пол, а из под задней потянулись к моему горлу руки или клешни. Чувствуя безумную ярость – или яростное безумие? – я прыгнул вперед, схватил нечто бесформенное под обвисшей шкурой и вместе с ним выбросился в окно.

Когда сознание вернулось, надо мной зависали незнакомые бородатые лица с одинаковыми удивленно-испуганными глазами. Испуг… Призрак…

– Где он? – прошептал я.

– Здесь я, здесь.

Из-за спин показался Семеныч – в тех редких местах, где он не был мокрым, он был грязным. Мне помогли подняться.

– Уж извиняйте, товарищ корреспондент. Может, оно и ни к чему, однако общество сомневалось… Насчет подмоги мы.

– Все правильно, – сказал я, – спасибо, Иван Семенович. – Поищите в кустах вашего оборотня или что там от него осталось.

Искать не пришлось – в ближайшей канаве валялся круп с ногами – явно не лошадиными. «Общество» недоуменно переглядывалось, но высказываться не спешило. Тогда я спрыгнул в канаву и потянул за оттопыренный хвост – шкура поползла, открывая лежащего без сознания верзилу. Мужики отшатнулись. Семеныч потерзал бороду;

– Дело нечистое, власть кликать надо. Выходит, не лошадь безголовая, а мы… Ты-то, корреспондент, чего не струхнул?

– Не успел, да и конь без головы не ржет – здесь у них ошибочка вышла. Сами ведь тоже не испугались прийти.

– Так то конь, а то человек. Закуривай, милок, табачок славный.

Bat иже. Прибывший милиционер обнаружил в подвале усадьбы склад мяса и рогов, а оба браконьера сознались, что сами же и распространили легенду о повешенном барине, для скептиков же имелись обезьянья и лошадиная шкуры, барабан для стука копыт, секретная насосно-сквозняковая вентиляция и многое другое, него мне, к счастью, не привелось узнать. Задумано было хитро: полуночные выстрелы приписывались усопшему барину, лесник, кстати, тоже местный, никого и ничего не находил, потому что трофеи прятались в усадьбе, а когда поиски прекращались, переправлялись дальше.

А верхом в телеге я с тех пор не езжу. Пешком-то оно полезнее.

Рассказчик умолк. Несколько минут я молча слушал потрескивание костра, шум ветра в кронах, затем задумчиво произнес:

– Неправдоподобный конец. Люди-то гибли в усадьбе, неужели только от страха?

– Вас бы туда… Зачем браконьерам брать чужую вину?

– Вероятно за длинный язык грозило худшее. А так все равно сбежали.

– Любопытно, – в глазах журналиста появился профессиональный блеск.

– Продолжаю. Если допустить реальность вампира, то ссылка на него уже Не уголовщина, а политика: религиозная агитация, антисоветчина. Следователи заподозрили бы ложь, запирательство, а значит, возможную подпольную организацию – по тем временам это самоубийство.

– Логично, – мужчина улыбнулся и потер ладони, словно включаясь в увлекательную игру. – Но если поверить в упыря, почему уцелели браконьера? Впрочем, он мог держать их для прикрытия, эдакий симбиоз. Но ведь в действительности никто из местных в усадьбе не погибал. Странный кровосос, не Правда ли?

Я засмеялся и вновь отвернулся от косматых языков пламени, отбрасывающих пляшущие тени вокруг костра.

– Цыган в своем селе не бедокурит. Тогда много шаталось беглых, переселенцев, просто нищих и бродяг. Никто их потом не искал. Гниловатские тоже не болтали лишнего – властям мужички не особо доверяют.

– Логично, – с заставшей улыбкой повторил журналист. – Значит, барин и безголовая лошадь выдумка преступников. А упырь?

– Что вы знаете о нем и почему считаете человечество уникальной формой разума? – с горечью пробормотал я. – А если когда-то существовали другие, разные и удивительные: лешие, волкодлаки, овинники, баенники, полевые… Не тупиковые, а параллельные пути развития. Где они? Изначальная малочисленность, скверная рождаемость, осиновые колы, огонь, инквизиция, стрелы со серебряными наконечниками, потом пули. Ваша проклятая привычка истреблять все иное. А ведь многие были безобидны, даже добры. Но не теперь. Уцелевшие научились жить среди людей, менять обличья, а главное – беспощадной мести, – я даже вскочил, жестикулируя. В горле клокотало, пальцы дрожали. Тысячелетняя ненависть что-нибудь да значит. Журналист тоже поднялся и растерянно развел руками. Теперь мы стояли друг против друга, глаза в глаза. Вверху, ухая, промелькнул филин, черные ели тревожно зашумели хвоей.

– Извините, коли чем обидел… Странные у вас зрачки: красные и ничего не отражают, даже огонь. И лицо… неживое.

– Мне пора, – сказал я. – Вы один?

– Да, то есть еще проводник Прохор. Пошел за валежником и сгинул. Не встречали?

– Нет. Зачем вы здесь?

– Охочусь, вспоминаю молодость. А в чем, собственно, дело?

– Вас настигло и притянуло сюда заклятье вампира. Нельзя верить ему, а вы разгромили логово, выдали помощников-браконьеров. Кстати, помните второго, оставшегося в доме? Из лошадиного переда?

– Смутно, видел мельком, – в его голосе появилась неуверенность, он шагнул к ружью, но я загородил дорогу.

– Могу его описать: хромой, рябой, шепелявит.

– Прохор! – обреченно ахнул мгновенно побледневший мужчина. – Кто вы?

– Мститель, вампир, повешенный барин. Вот и конец истории про Мертвую усадьбу. В тот раз мы, увы, разминулись, но не сейчас.

– Не в-верю, – он попятился в темноту, видно, хотел бежать, но ослабли ноги – такое часто случалось у попавших в мою ловушку жертв. С безумным видом он огляделся, увидел, как из-за дерева, жутко осклабясь, выходит Прохор с занесенным топором, споткнулся о ружье, упал, а я шагнул к нему, ощерив стремительно растущие клыки и выпуская кривые когти.

И