Ветер, дождь, укороченный день…

Всё, о чём-то кого-то мы просим,

Превратив своё сердце в мишень.

Просим ласки, как старые звери,

В одиночество бьём кулаком.

Как несмело скребёмся мы в двери…

Но кому их привратник знаком?

Объяснять, что мы все не знакомы?

Это скучно. Не скучно ли вам?

Разве мне разрушать аксиомы?

Мне ль стоять по холодным углам?

Но порой… Боже, как надоело

Лоб кровавить дверным косяком!

Вновь стучаться — наивно, несмело…

Никогда не идти — напролом!..

Я терпеть не могу любой несправедливости и всегда бросаюсь на помощь любому человеку, попавшему в беду. У меня хватает наглости и упорства добиваться того, что необходимо другу или близкому человеку. Прямо скажем, непростая моя жизнь научила меня как минимум постоять за себя, за свою честь и достоинство. Людям, на них посягнувшим, я не даю спуску.

Зная себе цену, буду до конца биться за то, что мне положено по праву. Вообще я по жизни максималист: всё или ничего! И по-другому я никак не хотел, вполне вероятно, что это чувство во мне живёт до сих пор. Может быть, мне нужно было потихонечку, полегонечку, по шажку, по шажочку…

Мы продолжали общаться с Виктором Георгиевым и после завершения работы над фильмом «Большой аттракцион». От кого-то он услышал удивительную историю о партизанке Савельевой, которая во время Отечественной войны повторила судьбу Жанны д'Арк. Фашисты сожгли её на костре!.. За то, что она выкрала контейнер с отравляющим газом и сумела передать его по цепочке советскому командованию, став в ряд тех бойцов невидимого фронта, которые вынудили Гитлера отказаться от применения в войне отравляющих веществ.

Этой историей Виктор Георгиев настолько поразил меня, что я с головой окунулся в сборы материала.

Удалось выяснить, что Савельева была в партизанском соединении легендарного генерала Фёдорова, который в 1975 году стал министром социального обеспечения Украины.

Однажды я узнал, что генерал Фёдоров будет в Москве на параде в честь Дня Победы. Умолчу о том, каких трудов мне стоило прорваться в тот день на Красную площадь, до сих пор самому с трудом верится, что удалось это провернуть, да ещё и пробраться на Центральную трибунуу Мавзолея.

Протискиваясь сквозь радостных ветеранов, я всё-таки разыскал генерала Фёдорова, настоял на знакомстве и коротко рассказал о нашем сценарном проекте. Вероятно, мои горящие глаза и неистребимая вера убедили легендарного генерала, и он назначил мне встречу для серьёзной беседы на следующий день, десятого мая, у себя в номере гостиницы «Россия».

День принёс такую удачу, что я нёсся с Красной площади, словно на крыльях: я был уверен, что этот легендарный человек при желании может очень помочь в воплощении нашего с Виктором Георгиевым замысла.

В то время я, в силу бытовых обстоятельств, сблизился — нужно было починить дорогостоящий магнитофон, — с мастером по ремонту западной аппаратуры Олегом Чулковым. Он казался настолько участливым и дружелюбным, что я доверился ему как близкому приятелю.

Услышав, что я встречаюсь с генералом Фёдоровым, он так настойчиво просил взять его с собой, что я не сумел ему отказать.

Десятого мая мы пришли в гостиницу «Россия» в назначенное время — три часа дня. Легендарный генерал, о котором я столь много слышал в детстве и читал его книги, встретил нас в семейных трусах.

Несколько удивлённый, я извинился и предложил обождать за дверью, но Фёдоров широко улыбнулся:

— Тебя, Виктор, смущает вид боевого генерала в трусах?

— Нет-нет, просто я думал, может, вам… неудобно… как-то, — выпадая в осадок, пролепетал я первое, что посетило мою бедную головушку.

— Слышишь, мать? — весело крикнул Фёдоров в сторону спальни, из которой тут же появилась его дородная и статная супруга. — Молодой человек, оказывается, за меня стесняется!

— Ну и оделся бы, — с доброй улыбкой поддержала меня длинноволосая матрона. — Не все же люди партизанили с тобой, — пошутила она и повернулась к нам: — Извините, пожалуйста, что оставляю вас, но мне нужно кое с кем встретиться в городе. Обещала…

Она чмокнула супруга в щеку, попрощалась с нами и царственной походкой выплыла из номера.

В тот момент мне подумалось, что именно такая жена и должна быть у боевого генерала.

Несколько часов мы провели с этим удивительным человеком, который столько рассказал нам о своём военном прошлом, что у меня голова пошла кругом от интереснейших историй.

Выйдя из гостиницы где-то в восьмом часу вечера, мы почувствовали, что очень проголодались. Отправились перекусить в кафе «Печора» на Калининском проспекте.

В праздничный вечер свободных столиков не было, но я, используя, всё своё обаяние и потратив около часа на уговоры администратора, всё-таки добился, что нас подсадили на свободные места в сугубо девичью компанию; девушки не возражали. Тут я заметил рядом совершенно свободный столик, но официантка заверила, что он заказан предварительно, и через несколько минут его действительно заняли четверо парней. Мне показалось, что одного из них я уже где-то видел, но… почему-то не акцентировал на этом своё внимание…

Девчонки были компанейскими, а когда я представился, то даже обрадовались такому соседству. Очень удивились, услышав, как мы заказываем первое, второе и третье и не заказываем ничего спиртного. Пришлось объяснить причину нашего поведения. И сразу посыпались вопросы о нашей встрече с легендарной личностью.

Вполне вероятно, молодые Читатели не поймут, что четверть века назад в день Праздника Победы люди, отмечая эту важную дату в кафе или ресторане, очень часто пели патриотические песни. Причём не по принуждению или под воздействием алкоголя (как вы уже знаете, мы с Олегом вообще не заказывали спиртного, у девушек же на четверых была лишь одна бутылка сухого шампанского, из которой они нам символически плеснули для тоста по глотку], а в силу действительно патриотического настроения. Такова правда нашей истории: историй моей и Страны Советов.

Пели мы и про Красную армию, и «Каховку», и даже «Вставай, проклятьем заклеймённый…». Другие компании пели свои песни, а иногда присоединялись и к нам. Всех удивительным образом объединял какой-то особый душевный подъём праздника…

Вдруг за соседним столиком, где сидели те самые четверо парней, которым на вид было вряд ли больше чем тридцать лет, громко раздался отборнейший мат, причём откровенно направленный в сторону нашего стола…

Мне бы в тот момент задать себе несколько простых вопросов:

«Во-первых, почему именно в сторону нашего столика направлена эта грубость?