утро, Виктор Николаевич, здравствуйте, вы хотите со мной встретиться? — спросил приятный баритон и, не дожидаясь ответа, неожиданно предложил: — Через час вас устроит?

— Да, конечно… — тут же согласился я…

Ровно через час я уже подошёл в его приёмную, и секретарь попросила меня чуть подождать…

Вскоре дверь его кабинета распахнулась, и оттуда вышел Надсон с каким-то молодым человеком:

— Вот, Владимир, это и есть тот самый молодой режиссёр-стажёр, о повести которого я вам и рассказывал, Виктор Доценко…

— А мне понравилось! — улыбнулся он. — Легко читается…

Попрощавшись, он ушёл, а Надсон пригласил меня в свой кабинет.

Я вдруг решил спросить:

— А кто этот молодой человек?

— Понравилось, как он вас поддержал? — подмигнул он и тут же добавил: — Это Володя Путин, мой стажёр, студент юрфака ЛГУ… но вернёмся к вашей киноповести… Владимир прав: действительно читается легко! Но… — Он сделал паузу и уже серьёзным тоном проговорил: — Если вы хотите, чтобы у вас в будущем не возникало никаких проблем и вы спокойно продолжали бы работать на воле, а не в других местах, как говорится «не столь отдалённых», советую сменить тематику вашего творчества!

В его тоне не было ни раздражения, ни угрозы, можно было подумать, что старший товарищ даёт дружеский совет младшему…

— Вам что, недостаточно письма, полученного вами из-за границы?

Здесь необходимо пояснение для тех Читателей, которые не имели возможности ознакомиться с романом «Отец Бешеного».

Полковник Надсон напомнил мне о письме моего родного отца, уехавшего из СССР ещё до моего рождения. Тогда я учился в Высшем техническом училище имени Баумана на первом курсе. Письмо принёс нарочный, вызвав меня из общежития. На конверте был обратный адрес в Лос-Анджелесе, и в нём, кроме нескольких листочков с убористым текстом, имелось пятьсот долларов.

Отец писал о том, что он столько лет разыскивал меня и наконец нашёл, где я проживаю, мечтает со мною встретиться, чтобы наладить отношения. Очень сожалеет, что не имел возможности помогать мне, и сейчас посылает немного денег как бы для проверки, получу ли я их.

Мне до сих пор непонятно, каким образом в Органах госбезопасности узнали об этом письме, тем не менее вскоре я был вызван на Лубянку, где некий полковник, фамилия которого мне не запомнилась, продиктовал мне ответное письмо отцу и забрал присланные им пятьсот долларов. Тон письма был таким дерзким и обидным, что, если оно и дошло до него, вряд ли отцу захотелось бы продолжать общение со мной. Доллары, естественно, были реквизированы, наверняка в доход семьи полковника…

Именно на это письмо и намекал полковник Надсон. То ли случайно, а скорее всего, намеренно он давал мне понять, что с того злополучного письма моя персона и попала под пристальное внимание Органов…

— Я доходчиво вам говорю? — со значением спросил полковник.

— Более чем! — вздохнул я.

— Вот и ладненько… Надеюсь, мне не придётся слышать о вас в подобном контексте? Всего доброго!..

Тон его голоса не слишком-то соответствовал пожеланию, высказанному им в конце.

Это был уже второй звоночек, предупреждавший о пристальном внимании ко мне со стороны Органов КГБ, но я был молод, беспечен и всё в моей жизни складывалось так удачно, что я отнёсся к этому сигналу несерьёзно, а напрасно…

Прошло много-много лет…

…и «тайное стало явным»…

Я ещё не был известным режиссёром и писателем, и моя фамилия вряд ли заставляла кого-то задуматься: «Где я её слышал?» — но буквально через несколько дней после окончания августовского фарсового путча 1991 года мне позвонил незнакомый мужской голос:

— Виктора Николаевича Доценко можно?

— Вы с ним разговариваете.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Вы — режиссёр?

— Да, — ответил я, не понимая, кто звонит и почему интересуется моей профессией.

— Кажется, вы и писатель?

— Вроде бы да… — Я удивился ещё больше.

— Скажите, вы сидели в тюрьме?

— Да, сидел, но кто, чёрт возьми, интересуется моей биографией? — недовольно воскликнул я.

— Вас беспокоит редактор программы «Времечко». Дело в том, что нам позвонил бывший полковник КГБ и рассказал, что более десятка лет вы находились в его разработке, а потом он вас посадил. Сейчас этот человек лежит в госпитале в очень тяжёлом состоянии, и груз вины перед вами настолько его тяготит, что ему захотелось перед смертью покаяться перед вами. Разыскать вас он не сумел, потому и позвонил в программу. Эта история показалась нам очень интересной, но настолько неправдоподобной, что мы решили разыскать вас и прояснить лично у вас, как говорится, из первоисточника… Скажите, Виктор Николаевич, вы не возражаете против того, чтобы дать нам интервью?

— А тот полковник?

— От интервью он отказался наотрез, а вы?

— Я — не откажусь…

Через пару дней ко мне приехала группа из программы «Времечко», и получилась очень неплохая передача…

Тогда, сразу после баррикад у Белого дома, мне не захотелось прощать полковника, отобравшего у меня около семи лет, причём в самый ответственный период жизни — творческого подъёма и становления человека. Кстати, после того как передача прошла в эфире, мне позвонили и сказали, что полковник смотрел её, благодарил программу за выполненное обещание и на следующий день скончался во сне, словно только непокаян-ность передо мною и удерживала его на этой земле…

Сейчас, когда прошло столько лет с тех трёх баррикадных дней, во время которых погибли за демократию трое молодых людей, а страна погрузилась в такую грязь и пошлость, что становится тошно, и при мысли же о Государственной думе возникает только раздражение, а то и негодование. Мне пришло в голову, что я не имею права держать зло на того полковника и просто обязан его простить. Мне даже стало его жалко: столько лет свято верить, что Органы и партия не могут ошибаться, и в одночасье потерять эту веру. Это действительно страшно!..

Во всяком случае, тот полковник достоин уважения хотя бы за то, что у него хватило мужества признаться, что служил неправому делу, и достало совести покаяться хотя бы перед смертью…

Пусть земля тебе, полковник, будет пухом…

Интересно, где вы сейчас, полковник Надсон? Пришло ли к вам покаяние, как к вашему коллеге? Поняли ли вы, что служили «идолу на глиняных ногах»?

Вряд ли…

После стажировки на «Ленфильме», на трёхсерийным телефильме «Сержант милиции», я вернулся в Москву с хорошей творческой характеристикой, горящими глазами и огромным желанием работать. Почему-то я полагал, что сейчас, после того как все увидят мою работу на фильме, на меня посыплются предложения со всех сторон. Какой же я был наивный! У меня не было известного папы или мамы, не было «мохнатой