— Ее дочери, леди Мэри, нужна учительница на лето. Меня попросили кого-нибудь порекомендовать. И я сразу подумала о вас.

Это была удача, и огромная! Изабель Голспи могла выбрать любую из своих учениц, тем более что Мэрион даже еще не была старшекурсницей. Да и деньги им с матушкой не помешают — об этом и говорить нечего!

— Спасибо вам! — с благодарностью воскликнула Мэрион.

Она вышла за начищенные до блеска двойные двери, и Питер ринулся ей навстречу.

— Извини за вчерашнее, — сказала ему Мэрион.

— Да, неудачно вышло, — грустно отозвался Питер. — Нанки-Пу[9] был просто великолепен, а ты не увидела…

— Как жаль!

— Ладно, не переживай. У меня для тебя новости, — сообщил он, и его светлые глаза за линзами очков радостно блеснули. Мэрион еще не доводилось видеть его в таком восторге. — Но сперва пойдем в «Дженнерс», выпьем чаю! — с энтузиазмом, который тоже был ему совсем не свойственен, добавил он.

Мэрион удивленно уставилась на Питера. «Дженнерс» считался одним из лучших универмагов города, и цены в его ресторане были соответствующие. Питер не привык сорить деньгами, а сама она уже и так потратилась на билет в оперу, который в итоге пропал. Стало быть, новости, которые он хочет ей сообщить, действительно очень важные.

В «Дженнерс» они уселись среди серебряных чайников, подставок, наполненных выпечкой, и пальм в горшках. Небольшой оркестр играл вальс. Вечер выдался душный, и сквозь звон фарфоровой посуды и гул голосов слышно было, как разрезают густой воздух вентиляторы, висящие на потолке. «Не хватает только парочки слонов», — обмахиваясь платком, подумала Мэрион и не смогла сдержать улыбку, когда мимо в самой что ни на есть слоновьей манере прошествовали две пышнотелые эдинбургские матроны.

Лицо у Питера раскраснелось и взмокло от пота. Ко лбу прилипли тоненькие прядки светлых волос. Взяв с тарелки сэндвич с яйцом и откусив кусок, он объявил:

— Мне предложили работу. Постоянную учительскую должность!

— Питер, это замечательно!

Он смерил ее взглядом.

— Да, и впрямь неплохо.

— А где?

У них с Питером были совершенно разные преподавательские амбиции. Он давно мечтал поработать в какой-нибудь из лучших частных школ страны. И вот эта мечта исполнилась: оказалось, что его берут младшим преподавателем древних языков и античной литературы в какую-то школу неподалеку от Инвернесса.

— Поздравляю! — радостно воскликнула Мэрион.

Он не сводил с нее глаз, в которых отчетливо читалась тревога.

— Я тут подумал… — начал он. — Точнее, хотел спросить…

— О чем? — уточнила она, силясь сдержать смех: Питер слегка изменил положение тела, и теперь папоротник, растущий в горшке у него за спиной, казалось, торчал прямо из его головы.

— Выходи за меня! — задыхаясь от волнения, выпалил он.

Мэрион резко опустила чашку на блюдце и схватилась за подлокотники. Голова закружилась, точно она пила джин, а вовсе не эрл-грей. Она выхватила из кармана грязный платок — платок Валентина. И уставилась на Питера. Стук сердца гулко отдавался в висках. Какое замужество?! Ей ведь чуть больше двадцати, и она только начинает путь по ослепительной дороге жизни!

— Еще чаю, мадам? — подошла официантка с серебряным чайником в руках — она, вне всяких сомнений, слышала их разговор.

— Само собой, ты поедешь со мной! — добавил Питер, когда официантка ушла, и откусил еще немного от сэндвича. — Жить будем при школе.

Ослепительная дорога в ее воображении тут же исчезла за тоскливым фасадом школы, отрезанной от остального мира горами и глубокими озерами. И Питером, который был ей другом, но которого она вряд ли смогла бы когда-нибудь полюбить. Она не чувствовала к нему ни капли физического влечения.

— Что скажешь? — спросил он, ободряюще улыбнувшись. В зубах у него завяз кусочек салата.

Мэрион глубоко вздохнула.

— Питер, мне очень приятно… — начала она и невольно поморщилась, увидев в его светлых глазах надежду. — Но, если честно, о свадьбе я пока вообще не думаю. Работа для меня на первом месте, да и потом, мне ведь еще целый год учиться, — поспешно добавила она.

В его взгляде мелькнуло разочарование.

— Какая же ты карьеристка, Мэрион!

Она кивнула, радуясь, что он принял ее отговорку.

— Пожалуй, ты прав.

— Хорошо хоть, я не успел спросить разрешения на свадьбу у твоей матушки.

Мэрион мысленно возблагодарила за это небеса. Разговор вышел неловким, но ведь все могло сложиться куда как хуже! Узнай матушка после вчерашнего скандала, что она, Мэрион, не хочет выходить замуж за Питера, у той, всегда такой выдержанной и спокойной, точно случился бы сердечный приступ.

— Впрочем, я рад, что дело именно в работе, а не в том, что ты нашла другого парня.

Они расстались у универмага. Питер выглядел удовлетворенным, как человек, который узнал правду и сделал все, что было в его силах. Он быстро ушел, а Мэрион замешкалась. Возвращаться домой не хотелось. Матушка, которая по-прежнему сердилась из-за испорченного платья и несостоявшегося похода в театр, явно будет не в восторге от последних новостей.

Мэрион пошла по улочке, вдоль пекарен, радуясь, что можно прятаться в тени от зданий. Чем ближе она подходила к университетскому кампусу, тем роскошней становились дома, и тем отчетливее в них просматривались черты неоклассицизма. Наконец она приблизилась к самому университету с его множественными куполами, каменными портиками, украшенными статуями, канелюрами и элегантными широкими ступеньками. Именно так, по мнению Мэрион, и должен был выглядеть настоящий храм науки. Она забрела сюда безо всякой задней мысли — казалось, ноги сами ее принесли.

В кармане по-прежнему лежал обрывок газеты с адресом. И, конечно, носовой платок. Может, стоит заглянуть ненадолго в гости, раз уж она тут оказалась? Просто посмотреть одним глазком, как тут живут, и мигом уйти.

Швейцар со знающим видом указал нужную дверь. Сердце в груди у Мэрион взволнованно колотилось. Она думала, что страшно смутится, увидев Валентина, но вместо этого внутри вдруг вспыхнула радость.

— Я знал, что ты придешь, — заявил тот, ни капли не удивившись ее появлению.

Одет он был точно так же, как и вчера. На подбородке появилась щетина. Шею по-прежнему украшал красный шарф, а на рубашке темнели пятна крови. Неужели он прямо в этой одежде и спал?

В комнате царил сущий бедлам. Одежда валялась на полу, а дверца шкафа была распахнута, являя взору беспорядочный ворох бумаг. На каминной полке стоял бюст — по всей видимости, Ленина, — а на стенах были беспорядочно развешены плакаты, изображающие крепко сбитых крестьян и рабочих. Все вокруг было завалено газетами и книгами, тут и там стояли