Шрифт:
Закладка:
Сидеть здесь мне быстро наскучило. Я встал…
— Сходи в игровую! — вдруг предложила медсестра. — Все ходячие сейчас там. Там воспитатели, поиграешь…
Мысль «поиграть» меня не прельщала еще больше. Контингент в детском отделении был самый разный: от самых маленьких грудничков, которые лежали вместе с мамами, до 16-летних. Но таких, подходящих мне по возрасту, я не видел. Уж лучше книжку какую почитать.
В коридоре показалась знакомая невысокая худенькая фигура, чисто девчонка-школьница. Я встал навстречу:
— Мама!
Я ее обхватил, прижался.
— Привет! Я соскучился.
Мама изумленно посмотрела на меня:
— Антоша! Ты… Ты ходишь? Тебе сняли бинты?
Она вдруг прижалась ко мне и заревела. Как маленькая, честное слово! Вот ведь! И эта туда же! Ну, что реветь-то? Что случилось? Даже неудобно как-то стало.
Я обнял ее за талию, повел в палату. Мой сосед по палате уже куда-то слинял. Maman села на стул возле моей кровати-каталки, а я встал рядом. Сидеть, когда ноги свисают, не доставая до пола, было неудобно.
— Ма, ну, ты что, в самом деле?
— Сынок! Антошка! — мать всхлипнула.
— Ладно, ма, — я махнул рукой. Хочет плакать, пусть плачет.
— Сергей Николаевич, наш лечащий врач хотел с тобой поговорить, — сразу заявил я, чтобы её отвлечь. Главное ведь в таком случае что? Переключить человека на другую тему. И я с этим угадал. Маман успокоилась, достала из сумочки носовой платок, аккуратно (чтобы не размазать тушь) вытерла слезы.
— Хорошо, — она шмыгнула носом еще раз. — Зайду к нему, как домой пойду уходить.
— Рассказывай, как там дома? — потребовал я.
— Нормально всё, — вздохнула мама. — Хорошо. Только вот ты…
Она опять всплакнула.
— Ну, ты что в конце концов? — возмутился я. — Мне настроение надо хорошее, чтоб побыстрее выздоравливать. А ты пришла, слезы ручьем. У меня настроение плохое, ресурсы организма сразу вниз, выздоровление затягивается…
Я плёл какую-то чушь, пытаясь в очередной раз переключить её внимание. Удалось и на этот раз. Maman успокоилась, попыталась погладить меня по голове, уже руку протянула. Но тут же отдёрнула. Наверное, уж очень устрашающе выглядели узоры из зеленки. Я чисто в воспитательно-успокоительных целях сам провел рукой по своей головушке. Надо же! Темечко-то волосиками покрываться стало! А утром еще гладеньким было.
Maman, глядя на мои действия, протянула свою узкую руку, осторожно прикоснулась ладошкой к моей голове. Я успокаивающе положил свою ладонь на ее кисть, прижал к голове.
— Мам, всё нормально, правда! Да я уже практически здоров. Выпишусь скоро.
Она усмехнулась:
— Врачи говорили, что даже если ты очнешься, всю жизнь в каталке ездить будешь. Ты целую неделю после операции в коме в реанимации лежал. Доктор только руками разводил…
Она всхлипнула.
— А я верила! Верила, что ты поправишься!
Я улыбнулся:
— Ну, видишь, мам, я реально поправился…
И попросил:
— Мам, ты пожрать принесла? Есть хочу, сил нет! Желудок аж крутит!
Она поспешно полезла в сумку:
— Да, да, конечно! Вот яблоки, груши, как ты любишь. Конфеты, печенье.
Я разочарованно вздохнул:
— Мам, а колбаски нету? Котлет, а?
Она удивленно развела руками:
— Ой, а я и не догадалась! Вот, разве что, — она опять полезла в сумку, достала пакет. — Я беляши купила себе на работе в столовой. Будешь?
— Буду! — я впился зубами в пирог, откусил здоровенный кусок. Ммм… Блаженство! Первый беляш я проглотил, почти не жуя. Второй ел, уже не спеша, тщательно прожевывая откушенные кусочки. Смаковал. Желудок вроде успокоился. Тем временем maman что-то рассказывала мне про деда с бабкой, которые меня ждут на каникулы в деревню, про неугомонных соседей, мешающих спать по ночам. Потом вдруг вспомнила про водителя, который меня сшиб на своей грузовой машине. Дескать, приходили его друзья, цыгане местные, прощения просили, деньги совали. Целых 200 рублей. Только лишь бы в милиции сказала, что простила его. Разумеется, она деньги не взяла. И вообще не пустила их на порог. Потому что подозрительно они себя вели, всё высматривали, как бы что-нибудь да украсть. А сам он в КПЗ сидит. Цыгане, что с них взять?
— Ма! — прервал я её. — Принеси мне что-нибудь почитать, а? А то скучно здесь.
— Что тебе принести? — спросила она.
— Принеси Беляева, — вспомнил я про отдельный беленький томик из собрания сочинений писателя-фантаста, неизвестно как затесавшийся к нам на полку. — Или что-нибудь из исторического… Яна, что ли…
— Ладно! — улыбнулась она. — Принесу.
— И пожрать.
— И покушать, — опять согласилась она. — Ладно, поправляйся!
Maman довольно улыбнулась, еще раз осторожно потрогала кончиками пальцев мою выбритую «маковку», встала.
— К врачу сходи! — напомнил я.
— Ага. Ну, пока!
Она вышла. А я остался ждать ужина. Желудок снова требовал пищи и, желательно, побольше.
В столовой почти никого не было. Из двадцати столов пустовали больше двух третей. Да и за остальными сидели (я посчитал) восемь человек. Повариха-раздатчица, неопрятная бабища шарообразного типа, лет сорока, не меньше, отвешивала по тарелкам рис и другой ложкой тут же кидала куски разварившейся рыбы. Порции она тщательно отмеряла поварёшкой. Цепляла горстку на кончик половника, взвешивая в руке, а если вдруг брала больше, то стряхивала обратно в кастрюлю. Может, такие порции были в самый раз какому-нибудь малолетке, но мне этого явно не хватало.
Утром повариха, которая мне кашу приносила, была другой, помоложе, посимпатичнее, поприветливее…
Ужин я проглотил, практически не разжевывая. Под компот смолотил еще три куска хлеба. Под взгляды окружающих прихватил еще несколько кусочков хлеба с другого стола.
Чувство голода стало неприятно навязчивым.
— Куда потащил? — рявкнула повариха-раздатчица. — Тараканов в палате кормить?
Рука непроизвольно дёрнулась положить хлеб на место. Внезапно меня охватило непонятное раздражение, даже злоба. Я повернулся к поварихе и бросил:
— А это чтоб вам поменьше досталось!
— Ах, ты гадёныш! — повариха замахнулась на меня тряпкой.
Я встал перед ней, упёр руки в бока:
— Ты что хотела, тётка? Тебе наших порций стало не хватать? Смотри, не лопни!
Лицо поварихи покраснело от злости. Она размахнулась, чтобы ударить меня тряпкой,
