— Пацаны, — сказал я в никуда. — А тут вообще кормить будут, нет? Есть охота, сил нет!

— Завтрак уже был, — ответил мальчишеский голос. — А твою кашу и хлеб с маслом Баба-Яга утащила. Вон, только чай и остался. Ты ж без сознания лежал. Или спал.

— Баба-Яга — это санитарка здесь что ли? — поинтересовался я.

— Ага. Нянечка. Злющая. И всё ворует. Мне вон родители пряники принесли. Так она их упёрла. Не положено, мол, говорит. 20 копеек в тумбочку положил. Думал, потом булочку в буфете купить. Опять кто-то спёр. Точно, она! Больше некому.

— Ну, дай тогда хоть чай, — попросил я. Мне в руки сунули стакан. Я сделал глоток. М-да. В чае сахаром совсем не пахло. Видимо, Баба-Яга и сладкое любит. Мне в руки ткнули что-то колючее. Хлеб!

— На, пожуй! — продолжил тот же мальчишеский голос. — Я от завтрака хлеб заныкал. Только никому не говори. А то ругаются.

Я сунул кусок хлеба в рот, прожевал, проглотил. Есть захотелось еще больше.

— Ну, показывайте, где наш больной! — раздался голос доктора. Ко мне подошли. Рядом скрипнул стул.

— Ну, как себя чувствуешь? — пальцы обхватили моё запястье. — Нормальный пульс. Что где болит, рассказывай!

— Ничего не болит, — ответил я. — Есть хочу, аж кишки в трубочку сводит.

— Сейчас разберемся, — сказал доктор. — Ну-ка, пошевели пальчиками!

Я пошевелил.

— Ноги в коленях можем согнуть?

Я согнул. Что ж не согнуть-то, если сгибаются?

— Ладно, — доктор почему-то вздохнул и кому-то скомандовал. — Давайте его в процедурную. Будем менять повязку!

Моя кровать оказалась на колесиках. Прямо на ней меня и повезли. В коридоре я немного замерз — из одежды только футболка, а вместо одеяла простыня. Да и в процедурной тоже было прохладно. Хоть и май на дворе. Очевидно недавно проветривали кабинет.

Меня усадили. Если точнее, то подняли спинку кровати-каталки, в результате чего я сел. Около виска ощутил холод металла. Щелкнули ножницы, разрезая бинты. Вскоре повязка покинула мою наголо обритую голову (я потянулся потрогать своё темечко и сразу же легонько получил по руке):

— Не лезь!

— М-да, — снова задумчиво подал голос доктор. — Это называется открытая черепно-мозговая травма…

Я рискнул открыть сначала один глаз, потом другой. Яркий свет неприятно резанул по глазам. Я тут же поспешно зажмурился.

— Ну, и как ты себя чувствуешь, молодой человек? — опять поинтересовался доктор.

— Нормально, — отозвался я, щурясь. — Есть хочу.

— Да, да, — задумчиво кивнул доктор. — Чуть-чуть потерпи. Накормят тебя. Только рану обработают…

— Зина! — он скомандовал медсестре. — Обработайте эти… ммм… швы, и обратно его отвезите в палату.

И почему-то уж очень поспешно вышел. Тем временем медсестра Зина, крупная дамочка в возрасте ближе к 40-ка годам, ловко помазала мне голову зеленкой, осмотрела со всех сторон, вздохнула:

— Ладно, поехали, больной! — слово «больной» она произнесла как-то то ли презрительно, то ли иронично-саркастически.

Я, укрытый простыней по самую шею, с любопытством осматривался, пока медсестра Зина без труда катила мою каталку из процедурной в палату. Ничего особенного. Обычная больница. Стены до половины крашеные унылой тускло-серой масляной краской. На стенах редкие плакаты, типа «не ешь немытые фрукты», «чистота — залог здоровья» и т.д. Хорошо, хоть не «чище руки — твёрже кал!» По коридору встретили пару ребят: одного на костылях, другого с забинтованным торсом. Еще навстречу прошмыгнула какая-то мелкая пигалица в пижамке, лет 5–6, с забинтованной головой.

Наша палата оказалась двухместной. На обычной кровати слева от окна сидел белобрысый тощий пацан. Судя по голосу, тот самый, что меня кормил хлебом. Он сразу вскочил, подбежал к нам, попытался помочь Зине придвинуть каталку к стене. Она цыкнула на него, мальчишка отошел, сел на свою кровать.

Медсестра вышла. Пацан подошел ко мне.

— Тебя как зовут?

— Антон, — я осторожно сел на кровати, спустил ноги вниз. До пола не достал.

— А меня Коля, мне 9 лет. А сколько тебе лет?

— 15, — ответил я. — Где здесь туалет, знаешь?

— Туалет в коридоре! — мальчик махнул рукой в сторону двери. — А мне аппендицит вырезали. А тебе?

Я усмехнулся его непосредственности. Пацан что-то продолжал тараторить, я его почти не слушал. Думал о своём.

— Одежда моя где, не знаешь?

Он замолчал. Потом собрался с мыслями, ответил:

— Вся одежда на складе у старшей медсестры. А моя в шкафу там.

Он ткнул пальцем в обшарпанную фанерную дверцу в стене — встроенный шкаф. Я встал на ноги. Стою вроде нормально и даже не падаю. Почему тогда старуха-санитарка что-то говорила насчет переломанного позвоночника? Или она кого-нибудь другого имела ввиду? Я подошел к шкафу, открыл дверцу. Обычный двухстворчатый шкаф. Слева вешалки, справа полки. На полке, что повыше, лежала чья-то пижама — больничная серо-коричневая байковая куртка с такого же цвета штанами.

— Это чье? — спросил я. — Моё или твоё?

— Наверное, твоё, — пожал плечами пацан. — Уж точно не моё!

Я влез в штаны, которые оказались мне узковаты и коротковаты, натянул куртку, одел резиновые шлепанцы-сланцы, которые тоже стояли в шкафу.

— А душ или ванная есть?

— Есть! Показать?

Я кивнул.

— Пошли! — я взял с полки большое вафельное полотенце с сизым штампом больницы в углу, кусок хозяйственного мыла с раковины.

Душ располагался в самом конце коридора рядом с туалетом. Я оглянулся. Противоположный конец коридора перегораживали массивные двухстворчатые двери с круглыми, словно иллюминаторы, окошками. Вверху, над ними краснело буквами панно «Реанимация. Не входить!».

Разумеется, в душе горячей воды и в помине не было. На дворе май. Скоро лето. Какая горячая вода? Даже дома горячую воду отключали с наступлением июня и до самого августа, а то и сентября!

Я кое-как обмылся, уделяя особое внимание подмышкам и паховой области.

И всё же — больница, детское отделение. А горячей воды нет!

Осторожно ладошками намылил голову, нащупал пару швов. Наощупь они казались тонкими, даже какими-то старыми. И совершенно никаких болевых ощущений. Сколько ж времени прошло с этой аварии?

Вытерся тело полотенцем. Голову тереть не стал, только аккуратно промокнул.

— Ковалев! — услышал крик из коридора. — Ковалев! Ты где⁈

— Тебя ищут! — в душевую заскочил давешний пацаненок. — Слышал?

— Слышал, — отозвался я.