нему даже в разрешенные часы посещений. Зачем? Мне же сказали: не привыкать. Мама очень плакала. Илья старался не плакать, но у него не получалось, и он убеждал меня, что к ребенку надо ходить и хотя бы смотреть на него через пластик кувеза, что он обязательно это почувствует.

Я не хотела. Но ходила, потому что мне было стыдно. И там, в отделении реанимации новорожденных, врач Гаркуша Владимир Евгеньевич заметил, что (в отличие от других мам) я стою в стороне. Он подвел меня к кувезу, открыл дверцу и сунул туда мою руку, чтобы взять Мишу за крохотную неподвижную ножку… Он рассказывал мне бесчисленные истории своих успехов, показывал фотографии тех крохотных, котеночного размера пациентов, которых он выходил и которые приходят теперь к ним в гости, читают стихи и стоят на руках.

Он разрешил мне приходить в любое время и брать Мишу на руки. Он разрешил не переводить его для выхаживания в другую больницу, так как понимал, что там со мной (со мной, а не с Мишей) никто не будет возиться. Он сам позвонил через несколько недель и сказал, что Мишку сняли с искусственной вентиляции и он дышит сам. А потом еще через день позвонил и сказал, что, увы, не вышло, малыш снова на ИВЛ.

Потом я выписалась, а Мишка остался там. И я вышла на работу, чтобы не сойти с ума. В хосписе все вели себя идеально, ровно столько слов и объятий, сколько нужно, и ровно столько работы и улыбок, сколько можно было выдержать. А потом выписали и Мишку.

Это было странно. Больше всех, кажется, ждал его Лёвка. И только Лёву не пугали слова о том, что ребенок будет болеть, что у него, скорее всего, разовьется астма, у него непорядок с сердцем, ну и никто не знает, что там у него с головой… Лёвик смотрел на него и целовал его пятки.

А я еще целый год Мишку боялась, все время прислушивалась, вглядывалась, не улыбалась ему, ждала подвоха… А сколько было еще пневмоний, приступов астмы, ночных скорых, реанимаций, врачей, больниц, палат, слез, жестокосердных и глупых врачей – и самых лучших на свете врачей, и самых любящих на свете родных… И были и есть самый терпеливый на свете муж и самый заботливый старший брат.

А потом моя мама, похоже, решила договориться с Небесами о том, что Мишка должен жить нормальной здоровой жизнью, а она уже пожила… После того как мамы не стало, Мишка почти не болел.

Восьмое Марта

Мы, работающие в хосписах, не имеем права на хандру, уныние, депрессию и страх перед завтрашним днем. Тут нет завтра. Тут есть только сегодня. И значит – у наших пациентов всегда есть право на сейчастье.

Цветы в хосписах – это право женщин оставаться любимыми и радоваться запаху весны. Особенно если эта их весна – последняя.

Букеты у нас ставят на тумбочки рядом с лекарствами, журналами, телефоном – чтобы радовали глаз каждую минуту. В хосписе вообще мелочи и безделицы невероятно важны. То, что мы не ценим в здоровье и благополучии, – здесь обретает смысл.

Новые мягкие тапочки – и вот уже появляются силы встать и прогуляться по коридору или пойти смотреть старое любимое советское кино в уютный холл. Крем для рук – это возможность отвлечься от болезни на пять минут, побаловать свои руки. Первое мартовское солнце в окне и цветы в вазах – это не только сиюминутная радость, это повод для того, чтобы жить.

Приносите цветы в хосписы! Охапки, букеты, корзины цветов, цветы в вазах, срезанные и в горшках, только прорастающие гиацинты, молодые тюльпаны, уже взрослые розы… Мы аккуратно расставляем их в палатах, на сестринских постах, в гардеробных и в холлах, где пациенты проводят время, когда смотрят фильмы, курят, слушают музыку, пьют чай со сладостями и гладят местных и уже очень родных толстых котов. Нарциссы, тюльпаны, герберы, хризантемы радуют пациентов, их близких, персонал и даже меня, когда прихожу на работу, – напряжение от предстоящих бесконечных совещаний и встреч сразу улетучивается.

Цветы и подарки в этот весенний день для пациенток хосписа действительно очень нужны. Нам этот день важен тем, что выходной. А им – тем, что он не про болезнь. Те, кто лежит у нас уже давно, будут ждать Восьмое марта и нашу традиционную «тележку радости». Пирожные, шампанское, конфеты, икра и фрукты – всё, к чему женщины привыкли в этот день.

Это и есть сейчастье, ведь завтра может уже не быть.

Истории вещей

Я люблю знать истории всех домашних вещей. Судьбу каждой игрушки на елке, кто подарил новогоднюю скатерть на стол, и откуда она привезена; про картины из календаря любимейшего художника Владимира Любарова, про деревянную тарелку, сделанную инвалидами в мастерской «Простых вещей», про ста-а-аренький журнальный столик, про тыквы, купленные на шоссе, чтобы согревать своим видом, потому что даже зимой они напоминают о солнце; про плед, подаренный мне в Башкирии; про старый абажур от Люси…

Люблю вещи, про которые могу рассказывать и с которыми мне не скучно быть одной.

Собака-терапевт

Нашим пациентам очень важно не только получить вовремя обезболивание и другую медицинскую помощь. Людям в конце жизни страшно остаться в одиночестве, как будто бы болезнь или стены больницы навсегда отрезают от мира, от людей, от жизни.

А наши волонтеры, которые, не жалея времени и сил, приходят помогать в хосписы, несут с собой запах улицы, шум машин, холод зимы – привносят жизнь в однообразные больничные будни.

Спасибо, дорогие сотрудники хосписов, за то, что всё это принимаете. И поддерживаете идеи, которые приходят в голову координаторам[4], а им в голову вечно приходит что-то новое: от собак-терапевтов[5] до мастер-класса по декупажу, от водосвятного молебна до празднования Масленицы в стенах хосписа. То концерт, то «тележка радости», то шахматный турнир, то чаепитие с пирожными. А летом я жду пикник, шашлыки, концерты на улице…

Еще несколько месяцев назад фраза «К нам приедут собаки-терапевты» вызывала недоумение и легкую панику, а недавно наша волонтер и ее дворняжка Найти шли по коридору и их встретил новый сотрудник. Увидел собаку – замер. А сотрудник-старожил похлопал его по плечу и сказал:

– Да успокойся, это нормально, это ж собака-терапевт!

Зиночка

У нас уникальная няня. И у нее все уникально: характер, работоспособность, запасы любви, хинкали у нее уникальные. Она даже