[7] Ильтариум — мир двойной звезды, в котором однажды затерялся старший брат-близнец Маги, Николас дель Торрес. Выжил, сумел приспособиться к отсутствию привычной магии и научился тянуть её из других источников. Вернулся в родной мир с помощью Иоанны и кидрика, её маленького фамильяра, чудесной ящерки, умеющей прыгать по мирам.

Глава 3

Столбик с тремя накидами, ещё один, ещё… Замыкаем несколько столбиков воздушной петелькой в лепесток. Потом ваяем такой же второй, третий… двенадцатый. Обвязываем готовый цветок россыпью колечек, не забывая закреплять на кончиках тычинок-пико перламутровые бусинки, будто разбрызгивая росу. Умные пальцы знают своё дело и выплетают затейливый цветочек, уже тридцать второй — последний в кайме, наконец-то! — и всё автоматически, а голова в это время думает.

Вышивка и вязание — те ещё медитации. Кто подсаживался, знает.

Рассуждения мои неспешные всё об одном, наболевшем. В сущности, несчастная женщина эта Мирабель. Так не ценить богатства, дарованного судьбой! И дело даже не в материальном эквиваленте, не в роскошном замке и несметном богатстве супруга; и не в зависти подруг-ровесниц твоей вечной молодости, а в том, как он, её супруг, этот дражайший дон, вершитель местного закона и миропорядка, Ящер, чтоб его… Бр-р-р. Как вспомню хряп перекушенной им когда-то драконьей шеи — так вздрогну[1]. Так вот, это хладнокровное, жутко харизматичное чудовище, что в основном пребывает в человеческом облике, относится к своей прелестной «половине» снисходительно и терпеливо, прощая всё. Лояльность его проистекает отнюдь не от равнодушия, как у многих мужей с солидным стажем семейной жизни — дескать, пусть творит, что хочет, лишь бы не надоедала — и не от возможного наличия пассий на стороне. Отчего-то не сомневаюсь, что Теймур да Гама дель Торрес практически идеальный супруг, и ежели есть у него иная привязанность, помимо законной, то настолько тайная, что вроде бы и нет её. Хоть пофлиртовать дорогой дон любит, любит… особенно на людях, дабы лишний раз блеснуть обаянием и неотразимостью. Но ещё ни разу ни в кофейнях Терраса, ни в музее или в театре, ни в кондитерских, которые так пришлись нам с Элли по вкусу… одним словом, ни в одном публичном месте, где вольно гуляют сплетни, имя нашего Главы не поминалось в скандальном контексте. О том, насколько он бывает страшен в гневе, хитёр, расчётлив, жёсток — да, мы слышали не единожды, и лично я не удивлялась. О том, что в кругу домашних дон Теймур преображается в почти нормального человека и образцового семьянина, и нипочём не догадаешься, что за вратами Эль Торреса он тиран и деспот — слышала и не раз видела собственными глазами. Но… ни о каких шашнях! ни с кем, никогда, ни полслова, ни намёка!

— А ведь как с ней все носятся: и муж, и сыновья, и Кэрролы! Подруги и кавалеры ковриками расстилаются. Машка с Сонькой даже шефство над ней взяли и воспитывают по-своему. А ей всё мало… — бормочу, отыскивая глазами ножнички. Ладно, семейные неурядицы — это такая проза! А прямо сейчас, в этот самый момент, у меня чистое искусство, долгожданный финиш работы. Волнительный момент!

Но тем не менее машинально завершаю мысль:

— Откуда в ней столько мелочной злобы? Чего ей в жизни не хватает? Рожна, наверное, как моя бабка говаривала!

Элли от неожиданности прыскает.

— Чего-чего? Рожна? Это ещё что?

— Такая длинная заострённая палка, рожон. С виду безобидный, торчит себе в заборе, а выдернешь — можно и огреть, и ткнуть, не хуже копья. С ним когда-то даже на медведя хаживали. У меня на родине говорят иногда: «Какого рожна тебе не хватает?» Или: «Вот дурень, на рожон попёр…» Значит, кто-то зря выкаблучивается: может в результате напороться на сильные неприятности. Да ладно, хватит об этом. Лучше сюда посмотри!

Затаив дыхание, Элли следит, как лёгким щелчком я перерезаю искрящуюся белую нить. Словно пуповину. Чик — и вот уже моток и шаль не единое целое, а сами по себе, разъединились, наконец. Да. Пуповина — это символично. Взмахом ножниц я заодно окончательно пресекаю росток всё ещё пытающейся проклюнуться обиды на свекровь. Нечего тут. Я сама своему настроению хозяйка.

В четыре руки мы с Элизабет аккуратно расправляем дивную ажурную паутину. А полюбоваться?

Красота. Неописуемая.

Жалко отдавать, скажете вы? Да ещё такой стервозе, как Мирабель? А вот и нет. Я всё-таки обережница, хоть и начинающая. В хитросплетении ажурных цветов и снежинок вкраплены видимые лишь намётанному глазу руны, умягчающие неспокойное сердце. Вреда никакого, а польза огромная. Всем. Ну, и мне, само собой.

Итак, мой титанический труд завершён. Ну, что сказать? Сама работа, начиная с первого колечка из воздушных петель, и до последней бусинки прошла легко, почти без осложнений, не считая постоянного спасания шали: то от утопления, то от унесения ветром в окно. Совершенно верно, нынешнее покушение не первое. И не второе. Ах, да, ещё пришлось однажды перевязать несколько фрагментов, закапанных свечным воском — в то время я ещё не знала очищающего заклинания. Не о чем говорить. Легко отделалась.

Но больше подобных сюрпризов я не допущу.

Поэтому-то прямо сейчас, не медля, надёжно упаковав будущий подарок в неизвестный этому миру сетчатый пакет, иду с ним туда, куда Мири в жизнь не сунется добровольно: к мудрейшей донне Софье. Величественная старуха, чей грозный вид ничуть нас с Элли не пугает, понимающе хмыкает в ответ на просьбу «немного подержать это у себя». Придирчиво изучает шаль, особое внимание уделив рунам, и хмыкает вновь, одобрительно. Но, отправив пожилую компаньонку с нашим сокровищем в какую-то «особую» гардеробную, скептически поджимает губы. В ответ на наши встревоженные взгляды отмахивается:

— Идите уж… наседки. Некогда мне тут с вами заниматься, у меня свои дела.

И уже вслед нам сердито бурчит:

— Дожила! Никакого уважения к старшим!

Элли, взявшаяся было за ручку двери, оборачивается, улыбаясь:

— Зря вы так думаете, бабушка Софи! Мы ведь всё помним и очень вас уважаем! И кое-что готовим, хоть вы от всех и скрываетесь.

— Хм-м… — в