Шрифт:
Закладка:
— Стоп-стоп, друзья. На той стороне улицы хорошо знакомый нам «Боевой петух». Не зайти ли нам туда и не продолжить ли разговор за легким ужином?
Компания заняла столик в уютной полутемной глубине кабачка. Спор продолжался, причем графин хереса, постепенно опорожняемый, не способствовал снижению эмоционального накала полемики.
— …С вашей точки зрения, — говорил Бержье, — человечество, а с ним и весь мир разделены на две половины: одна подчинена богу, другая — Сатане. Где же единобожие? Где единый и единственный бог, создавший мир по наилучшим мыслимым рецептам и управляющий им совершеннейшим образом, ибо сам он до крайней, абсолютной степени совершенен и благ?! Он не властен, оказывается, над целой половиной человечества!
— Нет, извините, — вмешался Карборан, — приходится вести речь не о половине человечества, а о значительно большей его части. Не подвержены власти Сатаны, как учит Ватикан, только католики, а все остальные люди — протестанты, православные, всякие прочие схизматики, иудеи, магометане, буддисты, индуисты, шаманисты и идолопоклонники африканские и другие, а уж тем более те из всей этой массы, которые привержены к масонству, все — под Сатаной. Католиков — двести миллионов, а остальные — миллиард с лишним. Люцифер, оказывается, имеет куда больше подданных, чем господь наш во всей его троичности…
— Ну, — проворчал Пажес, — это вы поднатянули. Непосредственно подданными Люцифера считаются лишь масоны, а всякие там схизматики и язычники не очень ясно, чьи…
— Не говорите так, не говорите, — ответил Карборан, — я вас могу побить цитатами из самых достоверных источников.
— Попробуйте, попробуйте!
Карборан стал торопливо рыться в своем портфеле, полном всяких материалов для очередного номера газеты. Что-то нашел.
— Вот, пожалуйста: «Никто не может спастись вне католической церкви». И дальше: «Те, кто упрямо пребывает в отчуждении от римского папы, лишены вечного „блаженства“». Это из энциклики Пия IX «Quanta Conficiarum» от августа 1863 года. Стало быть, пять шестых человечества обречены на вечную гибель. Это и есть не боговы люди, а дьяволовы.
Пажес не сдается:
— Не упускайте из виду, друг мой, что ко времени Страшного суда, когда окончательно будет определено, кто спасется от адских неприятностей и кто навеки обречен подвергаться им, может многое измениться. Вдруг окажется, что католиков на свете миллиард и сто миллионов, а всяких неверных, вроде вас, какая-нибудь стомиллионная кучка. Это особенно возможно в том случае, если мы, верные католики, будем изо всех сил проповедовать нашу единоспасающую веру, а вы, нечестивцы, по божьему изволению, будете каким-либо способом лишены этих возможностей…
Посмеялись, выпили. Бержье все же возобновил спор:
— Ну, хорошо, не будем подсчитывать соотношение сил бога и Сатаны. Остается все-таки фактом глубочайшее и нелепейшее противоречие в том церковном учении, которое вы, дорогой Габриэль, теперь разделяете и проповедуете. Один бог или два — добрый и злой?
— Дети мои, — ответил Пажес, — оба вы старше меня, но сохранили юношескую наивность. Советую: будьте мудры, как змеи, и просты, как голуби. Последнее, впрочем, необязательно.
Бержье взорвался от этих иронических наставлений:
— Габриэль, вы, конечно, мудры и просты, поэтому вы не можете не признать, что святому делу свободомыслия вы изменили, притом не из высоких побуждений!
Пажес сохранил полное спокойствие:
— Анри, это не то слово. Не изменил этому святому делу — я отделился от него. Пройдет некоторое время, и все мы кое-что поймем…
— Вздор, — сердито сказал Бержье, — вы пытаетесь отыграться на словах. Попам служите.
— Ладно, не будем ссориться. Вы хороший человек, Бержье, я тоже, а в остальном разберемся…
Наутро Таксиль продолжал с упоением строчить свою благочестиво-антимасонскую книгу. Жаннета вошла в кабинет и, глядя на хохочущего мужа, тоже засмеялась.
— Ты послушай только, послушай! — говорит он ей и читает большой кусок, в заключение опять взрываясь смехом.
Но она не смеется, — наоборот, пугается:
— Никто тебе не поверит, это так нелепо! И не знаю, почему ты смеешься, ведь совсем не смешно… Неужели это у них так и бывает?
— Поверят, поверят. А кто не поверит — тоже хорошо.
Размашистым жестом опускает Пажес перо в чернильницу и продолжает свободно, без помарок, исписывать бумагу. Жена стоит некоторое время, молча глядя на него. Потом не выдерживает:
— Дорогой, может быть, ты бы врал немножко правдоподобней?
Он отмахивается от нее и продолжает работу.
Истекает месяц, другой, третий. Через день приходит мадемуазель Леже, она приносит перепечатанные ею на машинке листки рукописи. Это очень некрасивая старая дева лет пятидесяти, болтливая и жизнерадостная. Почему-то ее именуют мадемуазель Фифи, хотя настоящее ее имя Катрин. Она обожает Пажеса и очень дружит с Жаннетой. Обменяв перепечатанные части рукописи на вновь написанные, она усаживается с Жаннетой в гостиной, и они ведут долгие задушевные женские разговоры. По вероисповеданию Фифи — протестантка, а к делам веры относится с полным равнодушием. Жаннета же — католичка, и богохульная деятельность мужа первые годы их совместной жизни ее пугала, но потом она втянулась в круг его мнений и интересов. Последний поворот в работах мужа ее тревожил.
Наступил момент, когда манускрипт ушел в печать, а через месяц он уже поступил в продажу, произведя впечатление взрыва бомбы. «Полное разоблачение франкмасонства» — широковещательно и грозно гласило заглавие всего пухлого многосотстраничного труда. Для начала читателю предлагались две первые части под общим, несколько загадочным и тем более интригующим названием — «Братья трех точек». Это было, однако, только началом могучего шквала атак против масонства, предпринятых бывшим масоном и бывшим безбожником. Став неутомимым разоблачителем и неукротимым истребителем масонства, Таксиль возглавил католическую церковь на этом театре ее идеологических и политических военных действий.
7
Здесь нам придется сделать довольно пространное отступление в сторону историко-информационную и прервать этим на время ход повествования о делах и днях нашего героя. Надо дать читателю представление о том, что же такое то самое масонство, на борьбу с которым Таксиль отважно ринулся под знаменем церкви.
В средневековых городах ремесленники были организованы в корпорации — цехи. Были и цехи строителей — каменщиков, а по-английски и по-французски каменщик — mason и maçon. Трудно с уверенностью сказать, почему соответствующие цехи именовались не просто масонскими, а свободно-масонскими, вольно-масонскими — free mason по-английски или franc maçon — по-французски. Есть такая гипотеза, по которой «свободность» относилась не к людям, а к тому материалу, который они обрабатывали: был камень более твердый и грубый, в отличие от него камень, употреблявшийся для тонкой резной работы (известняк, мрамор), именовался «свободным» — free stone. Мастера,
