Входная дверь приоткрылась. Тамара Ильинична, накинув пуховый платок, вышла на крыльцо.

— Ну, что ты сидишь, мёрзнешь?

— Нормально всё, — махнул он рукой.

— Они всё равно приедут не раньше двенадцати. Отморозишь всё, на крыльце сидя.

— Иди в хату. У тебя что, дел мало? Ты еды наготовила? Чем сына будешь кормить? — Иван Фёдорович забросал жену вопросами.

Тамара Ильинична отмахнулась от него рукой и закрыла дверь в дом. Несомненно, она была рада приезду сына, но простить его так и не смогла. Настолько лет выпасть из жизни семьи и не привозить внучку — эти поступки неподвластны ни логике, ни совести.

Тамаре Ильиничне в этом году исполнилось восемьдесят два года. Несмотря на столь почтенный возраст, ей до сих пор были подвластны все женские стихии: и работа, и дом, и семья. С мая по октябрь дни напролёт она проводила на рынке, торгуя овощами и зеленью из своего огорода. А все заработанные деньги дарила детям и внукам. Супруг был её второй правой рукой. Их трудовой дуэт был безупречен: пока один работает в огороде, второй торгует на рынке.

— Ненавижу зиму, — всегда говорила она, — вот что мне делать? Сидеть перед телевизором? Или сутками спать? Работы нет!

Единственным утешением была семья дочери, которая жила через две улицы. Юлия ежедневно навещала маму, стараясь помогать ей во всех домашних делах. Последний год забота о родителях стала её культом. Она отгородила их от всех повседневных дел, готовила им исключительно полезную по её мнению еду и пичкала их всевозможными витаминами и пищевыми добавками.

Родители во всём доверяли дочери. Они не спрашивали, что это за таблетка или зачем пить этот порошок, полностью полагаясь на её компетентность. Сперва такая резкая озабоченность их здоровьем пугала стариков. Просто последние годы ни одна из кровиночек интерес к родителям не проявляла. Именно поэтому внезапный визит сына удивил Тамару Ильиничну. Она была уверена, что вряд ли доживёт до их следующей встречи.

— Наверняка ему что-то понадобилось от нас, — сказала Юлия за день до этого. — Может, деньги?

— Не будь такой циничной, — мать грозно посмотрела на дочь.

— Ты всё ещё веришь в то, что маленький Владик раскается и приползёт к родителям молить о прощении?

— Ты же знаешь, что это Наташа промыла ему мозги! Как только он на ней женился, он перестал общаться с нами.

— А где были его мозги?

— Мужик, как осёл, где привязали, там и стоит! Просто есть упрямые, а наш ну совсем мягкотелый! Он с детства был такой.

Юлия лишь покачала головой.

Тамара Ильинична прокручивала в голове разговор с дочерью. Она понимала, что та права. Он сам виноват в своих грехах. Эта женщина лишь помогла ему раскрыться в полной мере. Она с грустью взглянула на семейную фотографию, стоявшую на столике. Молодые, красивые, живые лица Влада и Юлии смотрели на неё. В их глазах жила надежда на счастливое будущее и уверенность в том, что жизнь — это сплошная дорога увлекательнейших приключений.

Тамара Ильинична ласково провела пальцами по покрытому тонким слоем пыли стеклу портрета.

— Сынок, сынок, как же ты мог забыть меня? — она тяжело вздохнула, дрожащей рукой вытирая слезу.

Заснеженная «БМВ» резво подъехала к дому. Несмотря на встречный ветер, хлопья снега успели покрыть крышу и капот автомобиля. Влад вышел из машины и помог жене выбраться наружу. Наталья Васильевна надела лучшую из своих шуб, чтобы подразнить не только местных модниц, но и свекровь с золовкой. Она знала, что они обе на дух её не переносят, но это нисколько её не огорчало, а, наоборот, лишь подпитывало эго.

Ксения мирно похрапывала на заднем сидении автомобиля, забросив грязные сапоги на подголовник. Всю дорогу ей снился сон, в котором её учитель предложил ей руку и сердце, они поженились и уехали жить в Тибет. На её лице невольно появилась счастливая улыбка. Ксения не хотела просыпаться, поэтому уже минуту отталкивала руку мамы, повторяя: «Уходите все! Уходите! Теперь я не одна».

— Ксения, немедленно проснись! Ты опять наелась корня валерианы?

— Уходи! — повторяла она.

— Я тебе сколько раз говорила, не ешь валериану! Она слишком седативная! — Наталья Васильевна отвесила дочери оплеуху по щеке.

— Ты нормальная? — открыв глаза, спросила Ксения. — Мне же больно!

— А ты нормальная? Что за бред ты несёшь?

— Ты достала постоянно бить меня по лицу! Я уже взрослая! Иди на папе вымещай свою злость!

— Взрослая она! Ты хотя бы десять рублей сама заработай! Ничего не умеешь!

Наталья Васильевна нервно подкурила тонкую сигарету. Ксения нехотя вылезла из машины, складывая в рюкзак вещи, разбросанные на заднем сидении. Владислав, выгрузив багаж на землю, молча стоял и наблюдал за перебранкой жены и дочери. Он не особо слышал, о чём они спорят, думая о том, как посмотрит в глаза родителям. Он удивлялся своему поведению и настроению. Раньше совесть не беспокоила его. Она тихо дремала в недрах души. Но после встречи с братом что-то проснулось внутри. То, что щекотало нервы.

— Не могла покурить раньше? — с раздражением в голосе спросил он.

Наталья вопросительно приподняла ярко накрашенные чёрные брови.

— От тебя сейчас будет вонять сигаретами! А ты маму будешь обнимать.

— Ты как боялся матери двадцать пять лет назад, так до сих пор её и боишься, — она с презрением посмотрела на мужа. — Если боялся, надо было ещё лет десять посидеть дома, глядишь, и ехать не к кому было бы, — Наталья потушила сигарету о свежевыкрашенный забор.

Влад промолчал, но в глазах читалась ярость.

— Смотри не лопни от злости, — она пнула ногой калитку, — сумки не забудь забрать.

— Ну, здравствуй, сынок, — Тамара Ильинична крепко обняла сына. — Думала, не доживу до этого дня, — подолом старого фартука она вытерла слёзы.

Позади стоял отец. В его бездонных голубых глазах плескалось море невыплаканных слёз. Влад, опустив глаза, протянул ему руку. Отец схватил его за запястье и притянул к себе.

— Как же долго ты не приезжал! Как же долго… — его плечи затряслись, рыдания прервали слова.

— Прости, батя, прости, — шептал он отцу, — если сможешь, прости.

Глава 6

«Лучше тысячу раз сказать “люблю” и “прости”, чем потом преклонять голову над каменной плитой и молить о прощении».

Александр Петрович медленно покачивался в своём любимом кресле, листая свежую газету и наслаждаясь вкусом сигареты с кофе.

«Жаль, что у меня не три руки, — размышлял он, — ведь каждый раз, когда я ставлю чашку на столик, чтобы перелистнуть страницу, нарушается идиллия