что занимался. Я приехал в общагу, зашел в душ и тер себя мочалкой так долго, что кожа стала красной. Но через месяц я снова поехал к первому встречному и мне всегда было больно и муторно. Мои парни писали снова и снова, но я никогда не отвечал тем, с кем однажды трахался.

Иногда мама звонила и говорила, что очень скучает. Иногда я приезжал в Тольятти и она везла меня в ресторан — тот самый, за городом, в сторону Самары, который мы так любили раньше. Мы ели деликатесы до отвала, потом ехали закупаться одеждой в «Вегу» и полночи катались по ночному Тольятти. Нам было весело и я видел, что она меня любит. Про друзей я ей не рассказывал. Я понимал, что она скажет что-то вроде «друзья нужны только перспективные». Сама друзей она никогда не имела. А я смотрел на нее и понимал, что если бы она не застряла в броне из железобетона, она была бы очень прикольная, и мы очень похожи. Однажды я заплел ей косы по всей голове, как у рейверши, а она сделала яркий макияж и мы поехали кататься по ночному городу на большой скорости под радио «Рекорд». Она любила выезжать за город, включать радио и разгоняться. Нам было весело. Она говорила: в жизни нужно быть свободным и чувствовать драйв. А потом все снова становилось обычно и душно.

Так продолжалось четыре года. А весной двадцать первого, в мой последний год в универе, мать уехала в деревню насовсем. И все эти годы были похожи на один долгий месяц.

В конце четвертого курса я познакомился с Матвеем. Он зашел вместе с Лешей Васильевым. Хотя был март, Мэт выглядел так, словно только что вернулись с пляжа: темные очки, желтые шорты с нарисованными акулами, белая майка и кепка с вышитой синей елкой, как у Диппера из «Гравити Фоллс». «Ты в туалете что ли переоделся?», — подумал я. Он не вписывался в пространство курилки — закопченной комнаты с разрисованными кафельными стенами бывшего туалета. Леха курил, а Матвей — нет. Он посмотрел на меня, я — на него, и потом он вышел.

Вечером он поставил мне лайк «Вконтакте», а я ему. На аватарке — Матвей в темных очках, вскидывающий руки вверх на фоне ядерного взрыва. Оказалось, что мы оба на последнем курсе, ему двадцать два, а родной город — Голливуд.

Я написал Лехе и спросил, откуда он знает Матвея, а Леха ответил: «Я во второй раз понизился на курс и он мой новый одногруппник». А еще, что теперь они вместе живут в общаге.

Мы начали переписываться и он сказал, что я похож на Тома Фелтона, который играл Драко Малфоя. «У тебя импортное лицо», — он сказал. Я сразу сообразил, что Матвей мечтатель не меньше, чем я. Выяснилось, что Мэт тоже из Тольятти, так же случайно оказался в универе, но на инженерном факультете, и просто хотел свалить от родителей, каких-то там сокращенных и стремительно беднеющих сотрудников «Автоваза». Он ставил мне лайки и слал тиктоки с Леди Гагой, а я слал ему шуточные песни гей-скинхедов. Он не понимал, но смеялся.

МАТВЕЙ. 20.16. Сперва не узнал тебя)

МАТВЕЙ. 20.16. По аватарке.

АНДРЕЙ. 20.16. А, да, я тут нормкорный мальчик.

МАТВЕЙ. 20.16. Нашел тебя в инсте, а ты не отвечаешь.

АНДРЕЙ. 20.16. Не видел че-то.

МАТВЕЙ. 20.16. Блин ну как.

МАТВЕЙ. 20.17. Во.

Матвей прислал скриншот из директа инстаграма, где он пишет Тому Фелтону: «Тимон, привет! Часто думаю о тебе и Эммке Уотсон. Нехорошая она женщина, хитрая. Разведет и бросит. Братишка, приезжай к нам на Волгу. Шашлыки пожарим, видосы посмотрим. На речку сходим, почище вашей Темзы, вы там рек нормальных не видели в Лондоне. Плавки свои дам, не понравится на рынке купим тебе. Откромить тебя надо, твоя готовить не умеет. Манда худая. Или давай я к тебе, ты чисто на бенз закинь, пивасик с меня».

АНДРЕЙ. 20.18. АААААААААААА!

АНДРЕЙ. 20.18. Ну наконец мне напомнили, как меня звать.

АНДРЕЙ. 20.18. Почему ты так странно выглядел?

МАТВЕЙ. 20.18. Переоделся в толчке. Я шорты под штаны надел.

АНДРЕЙ. 20.18. Бля. Да. Я так и думал. Охуенно.

МАТВЕЙ. 20.18. Мне тоже нравится. Обыденное слишком пиздецовое.

МАТВЕЙ. 20.19. У тебя мем с Шульман!

АНДРЕЙ. 20.19. Ты ее знаешь?

МАТВЕЙ. 20.19. Я думал я один ее знаю. Мне даже порносон с ней снился. Первый раз с женщиной.

МАТВЕЙ. 20.20. Типа мы сидим у меня в общаге на кровати и я ей говорю, что тупых надо штрафовать. Она: «Матвей, ты такой репрессивный». Я такой: «Простите, Катя, я не хотел вас репрессировать». А она такая: «Репрессируй меня, пожалуйста».

МАТВЕЙ. 20.20. И мы ложимся на кровать. Занавес.

МАТВЕЙ. 20.20. Раньше из политических мне только Путин на коне снился в детстве.

МАТВЕЙ. 20.20. Я ебнутый, да?

АНДРЕЙ. 20.20. Извращенец.

АНДРЕЙ. 20.20. Прикольно.

АНДРЕЙ. 20.20. Голый путин всем раньше снился.

МАТВЕЙ. 20.20. Да, я извращенец, задрот и не стесняюсь.

МАТВЕЙ. 20.20. У тебя такие мощные ноги.

Матвей скинул фотографию, где я в шортах падаю на асфальт.

АНДРЕЙ. 20.21. От жизни бегать помогает. И с пар.

МАТВЕЙ. 20.21. Пошли гулять?

В тот вечер, двадцать седьмого марта, я пролистал все его фотки до 2012 года, а на следующий день мы пошли в ботсад. Мэт был в расстегнутой дубленке с шерстяным воротником, хаки-штанах, которую носят студенты с военной кафедры, и синтетической шапке-ушанке с прицепленным по центру значком СССР. Меня тронуло, как он пытается украшать свою бедность. Ровно так же я носил старые унисекс джинсы, которые мама когда-то привезла из Штатов, но не надевала, потому что они были велики, а еще застиранные футболки, и думал, что я панк. Матвей что-то шутил о том, что куртку от Calvin Klein он подарил бомжу, а я сказал, что лук «батя» ему очень идет и это русский гранж. Мэт сказал, что у нас тру гранж, потому что реально нет денег. Мы волновались и я предложил купить пиво, как я всегда делал с парнями. Я не мог заниматься сексом трезвый. В «Перекрестке» в «Руси» он взял «козла», я — полторашку «голды».

— Я угощаю, — сказал я и повел его в хлебный отдел. Я огляделся, встал ближе к Матвею и сложил наши бутылки в свой рюкзак.

— Тут нет камер, — объяснил я.

— Хитро, — ответил он.

Мы двинули в ботсад, разговаривая про самую дикую музыку, которую