Ничего Бекбаулу не понятно. Ну, чего он с Нурией связался? Каждый раз говорит себе: все, надо кончать. Но проходит три-четыре дня, и все повторяется снова. Увидит полнеющее, но еще тугое, сильное тело Нурии, и шумит в голове, и в глазах туман, будто анаши накурился…

— Ну, я пошел, — буркнул джигит мрачно.

— Как это "пошел"? Заночевал бы.

— Не-е… Попадусь кому-нибудь на глаза и подорву авторитет твоему "кроткому ягненку"…

— Как знаешь… Когда теперь встретимся?

— Не знаю. В понедельник отправляюсь на канал. А там и повернуться некогда будет.

— Как это понять? Удираешь?

Бекбаул не ответил. Кряхтя, натянул сапоги, валявшиеся возле кровати, неслышно вышел.

Ветер усилился. Обычная игра капризной весенней погоды в этом краю. Резкий, пронизывающий ветер швырял песок в глаза, лез за ворот, и Бекбаул, зябко поеживаясь, думал о том, что если не потеплеет в ближайшие дни, земля не успеет оттаять, и тогда придется поневоле отложить начало строительства канала на апрель.

* * *

На другой день, еще до полудня, его вызвали к председателю. Он шел ленивой, развалистой походкой в контору, а в голове роились неспокойные мысли. Интересно, когда Сейтназар успел вернуться из Слу-тюбе? Еще ночью? Или только сейчас? Видно, сам аллах его надоумил вовремя расстаться с Нурией. Впору испечь жертвенные лепешки в честь благосклонного всевышнего.

Чувство неловкости и тревоги не покидало его и тогда, когда он робко переступил порог конторы.

Сейтназар был не один. У стола сидел незнакомый рябой мужчина в высокой зеленой шляпе.

— Этот товарищ — корреспондент областной газеты. — Представил его председатель. — Специально приехал, чтобы с тобой поговорить.

Корреспондент кивнул головой и поздоровался.

— Товарищ Альмуханов… Я приехал, чтобы поближе познакомиться с вами и собрать материалы о вашей супруге… трагически погибшей прошлым летом. Я очень прошу вас подробно рассказать мне о жизни и… смерти Зубайры.

Бекбаул нахмурился, потемнел лицом. Растревожил душу этот рябой.

— А зачем вам… это? — спросил глухо.

Корреспондент сочувствующе посмотрел на него.

— Мы хотели напечатать в газете очерк о вашей жене. Это очень нужно…

Пожалуй, не отвертишься. Но с чего начать? Бекбаул поерзал, озабоченно поскреб щеку.

— О чем же говорить?

— Обо всем… что в памяти осталось.

Бекбаул откашлялся, пожевал губами. Поневоле начнешь мямлить, когда кто-то каждое твое слово на бумагу записывает.

— Зубайра Альмуханова… как вышла замуж, так, понятно, на мою фамилию перешла… родилась в тысяча девятьсот пятнадцатом году в местности "Кырк-кепе", неподалеку отсюда, в семье бедного скотовода. В тридцать седьмом окончила медицинское училище в Кзыл-Орде и стала работать в ауле фельдшером. В том же году мы, как говорится, поженились. Потом родился у нас ребенок… А в прошлом году в Кзылкумах вспыхнула эта… ну, холера, и в самый зной отправили туда самолетом и Зубайру. И больше мы ее не видели.

Рябой почтительно помолчал, лишь раза два негромко кашлянул:

— И это… всё?

Видно, бессвязный лепет Бекбаула не удовлетворил корреспондента.

— Других подробностей не знаю. От райздрава пришло извещение. Дескать, Зубайра погибла при исполнении служебных обязанностей.

— Ну, что ж… ладно, — сказал рябой, убирая блокнот и ручку. — Я еще поговорю с людьми. А вам и на этом спасибо. Простите, что побеспокоил.

Корреспондент вышел, и только тогда Сейтназар откинулся на спинку стула, облегченно вздохнул:

— Уф-ф! Боюсь этих газетчиков. Особенно вот этого рябого. Я уж подумал было, что по мою душу приехал. Помнишь, в прошлом году фельетон в газете был. "Волчье логово" назывался. Так там от председателя нашего райпотребсоюза только клочья детели. Кончилось тем, что Каскырбаеву дали по шее. А однажды…

В ауле поговаривали, что отец Сейтназара был ученым человеком — дамуллой. Отправился он как-то в далекую Мекку, чтобы поклониться священной обители пророка, да так и не вернулся. Остался малолетний Сейтназар сиротой. Рос у родственников. В грамоте баскарма был не силен. Дальше начальной школы не пошел. Потому с подозрением относился к ученому люду. Вот и на рябого корреспондента обрушился почем зря.

Бекбаул кивал головой, однако, плохо понимал, о чем рассказывал председатель. Что? Каскырбаева пропесочил? Правильно сделал! Пройдохам и ловкачам так и надо! Впрочем, Бекбаулу все равно. Теперь хотят про Зубайру написать? Пусть пишут. Пусть помянут добрым словом. Зубайра… единственная, желанная… Рано ты угасла. Двадцать четыре года всего лишь ступала по этой земле. Спасала людей от черной беды — холеры, а сама не убереглась… Когда узнал о ее смерти, ушел он в степь, подальше от людей, упал на горькую полынь и дал волю слезам. Они лились из его глаз, словно вода, прорвавшая запруду. Никогда не думал он, что у человека может быть столько слез…

Бекбаул хмуро покосился на председателя. А ведь и в самом деле нет, пожалуй, ничего привлекательного в нем для Нурии. Смотреть не на что! Волосы поредели, на темени — плешь. Нос — что птичий клюв, виски впалые, на щеках ни кровинки. Ему едва перевалило за сорок, а он уже грузный и, рыхлый.

Что там говорить, не нравится председатель женщинам. Не раз Бекбаул слышал, как разбитные молодухи называли его за глаза "плешивым". Судя по этому, бабы вообще склонны судить о достоинствах мужчины по его внешности. А раз так, то и игривая Нурия — очень может быть — польстилась лишь на широкую грудь, да на силу объятий молодого вдовца.

Председателя же в ауле уважают, говорят о нем, как о человеке честном и справедливом. Так оно и есть. Пока что не приходилось слышать, чтобы Сейтназар кого-либо незаслуженно обидел. Правда, года три назад над ним сгустились было тучи, но все обошлось благополучно… Вообще удача сопутствует ему. Но характер скверный. Вспыльчивый, суетливый. На работе, бывает, скандалы закатывает, как баба. Правда, отходчив.

Председатель в это время начал рассказывать о том, как он съездил в Слу-тюбе за семенной пшеницей, как тамошнее начальство заупрямилось, не желая отпускать семена, пока колхоз не перечислит деньги в банк, как ему, баскарме, поневоле пришлось позвонить секретарю обкома, чтобы наконец-то все уладить.

Бекбаулу стало неловко сидеть, будто набрав воды в рот, поэтому он сказал:

— А почему мы сами с осени не запасаемся семенами? Как весна — так попрошайничаем.

— Ты прав, — согласился баскарма. — О семенах нужно нам самим позаботиться. Сам знаешь: основное наше хозяйство — фрукты и овощи. Пшеницы сеем мало, и весь урожай раздаем на трудодни. Иначе не угодишь колхознику. Вот когда построим канал да проведем сюда воду, вот тогда и вспашем целину возле Ащы-кудука и засеем пшеницей. Эх, скорее бы…

— Когда же думают рыть канал?