— Срок остается прежний. Начальником строительства назначен инженер Шушанян. Комиссаром — некий Ерназаров. Говорят, до первого мая пророют канал от Тюмен-арыка до Чиили. Потом строителей распустят по аулам, а после уборки вновь примутся за работу. Одним словом, канал намереваются построить еще нынче.

— И докуда дойдет вода?

— До песков Байгекума и даже дальше.

— О! Работенка предстоит нешуточная.

— Не говори! Вот где испытаем силу и упорство джигитов! А, Беке? — Председатель радостно потер ладони, повел плечами, даже губы облизнул. — На вас вся надежда. С завтрашнего дня можете отправляться. Юрты поставлены. Председатель аулсовета сегодня туда выехал. Вот так-то… Разыщи подводу, запасись харчами и тоже собирайся в путь.

— А где я ёе возьму, Саке, подводу-то?

— А ты заранее не плачь, дорогой! Можешь мобилизовать любую подводу в колхозе. Если ничего не найдешь, то попроси хромого Карла. И вообще, сам выкручивайся. Под твоей властью сотня людей. Учись приказывать и требовать. Да, да!

Решив, что с делами покончено, Сейтназар пытливо оглядел Бекбаула с головы до ног.

— А потом, милок, я думаю, хватит тебе во вдовцах ходить… — В голосе председателя появились заботливые нотки. — Конечно, Зубайра хорошая была женщина. Однако сам понимать должен: кто умер — тот умер, а живой обязан жить. Без женщины и дом — не дом, и джигит — не джигит. Стоит мне два дня не видеть своей женки, как я уже места себе не нахожу… — Сейтназар сощурил глаза и расплылся в улыбке. — Ты вообще как… по женской части? Хоть иногда утеху себе находишь?

Бекбаул насупился. Странный разговор завел бас-карма. Вроде бы нет оснований для таких бесед. Да и годами председатель старше. Может, на что-то намекает? Может, пронюхал что-то? Или считает, что с мирабом баскарма может говорить о чем угодно? Не приходилось Бекбаулу до сих пор иметь дело с начальством. И не знаешь, как вести себя. Он почему-то и не полагал, что начальство могут интересовать сугубо житейские дела. Думал, что и на тоях, и за чаем оно ведет лишь степенные разговоры о политике или о хозяйстве, на худой конец. А тут вдруг про любовные утехи спрашивает… Хм-м… Нет уж, лучше промолчать. Разве поймешь, что начальству на ум взбрело? Не мудрено и опростоволоситься…

— Ладно, ладно, не смущайся. Я к тому веду речь, что есть у меня одна молодка на примете, — уже деловым тоном заговорил Сейтназар. — И знаешь кто? Сестрица моей Нурии. Свояченица, стало быть. Недавно от мужа ушла. Пышная бабенка! В самом соку! Ты бы ее, так сказать…

Бекбаул неожиданно вскочил. Лицо его исказилось от гнева.

— Саке, извините! Прекратим этот р-разговор!!

И выскочил, хлопнув дверью.

Сейтназар опешил.

IV

Уже половина марта была позади, а весна запаздывала. Настойчиво дул с севера пронизывающий ветер, пробирал до костей, леденил душу. Легче было переносить зимнюю стужу. Недаром старики твердят об опасности весенних холодов. Коварна ранняя весна. Всякие напасти подстерегают и людей, и скотину. Отощавший за зиму скот весной особенно нуждается в кормах и тепле. Иначе неминуем падеж. В колхозах начинается суматоха. Надо успеть до начала весеннего расплода отары овец перегнать на горные пастбища. И хорошо, если там вдоволь подножного корма. Ведь совсем непросто доставлять сено за сто километров от зимовий.

Нудный, пронизывающий ветер зло трепал прошлогоднюю траву, срывал пушистые камышовые метелки, голодно рыскал по оврагам. Черна, неприглядна еще степь. Кое-где виднеются солончаковые проплешины. Те же унылые, скудные краски, что и осенью. Однако опытному глазу заметно, что джида, джингил, колючий кустарник медленно наливаются соком, хотя и не распустили еще почки. Самая пора весенней распутицы. Если хлынет ливень, то не проедешь, не пройдешь. Все превратится в сплошное месиво.

Погрузив на телегу хромого Карла шесть мешков, муки, три бараньи туши, Бекбаул спозаранку отправился в путь. Хваленый "казанской крови иноходец", как называет своего гладкошерстого мерина словоохотливый Карл Карлович, шел такой занудливой трусцой, что невольно навевал сон. Может, слишком тяжела поклажа… Возница, держа вожжи, удобно разлегся на мешках. Бекбаул уговаривал слезть, дать немного передышки "казанской крови иноходцу", но старик только отмахивался.

— Э, ты о моем иноходце не беспокойся. И не смейся. Чем плестись по обочине, лучше взбирайся на телегу.

Не спешит мерин. И хозяин камчой его не подстегивает.

— Оу, Карл-тамыр, если мы до обеда не доберемся до Тюмен-арыка, Сейтназар нас живьем съест.

— Не волнуйся. Кто не спешит, тот и на телеге зайца догонит.

Бекбаулу стоило немалых трудов уговорить Карла Карловича возить аулчанам продукты. О трудоднях, обещанных баскармой, тот и слушать не захотел. "Зачем мне ваши трудодни, за которые еще неизвестно, что я получу осенью?! Я человек бедный. Простой извозчик. Мне тоже нужно семью кормить". Пришлось колхозу уступить: обещали платить деньгами. Колхоз не имел ни машин, ни тракторов. Телеги да сани, запряженные лошадьми и быками, — вот основной транспорт. Но и его вечно не хватает. Поневоле приходится упрашивать, умолять единоличников. А они, естественно, торгуются, цену себе набивают. Добрейший Карл Карлович тут не составил исключения.

Давно живет среди казахов неутомимый и неугомонный Карл Карлович. Говорили, что он родом с Волги. Видно, не сладко ему жилось в родной деревне. Испытал сполна и лишения, и нужду. Провоевал всю гражданскую, гонялся по степи за басмачами, да и осел потом в этих краях. Одно время работал на железнодорожной станции, простудился, стали донимать старые раны и пришлось расстаться с одной ногой. После этого с оравой детей переехал в колхоз Байсун. Старшие сыновья теперь работают в колхозной кузнице. Казахским языком в совершенстве владеет вся семья. Незнакомым людям Карл Карлович и его дети в шутку говорят, что они сунаки. Есть у южных казахов такой род — сунаки. Среди сунаков часто встречаются длинноносые, узколицые, рыжеватые, сероглазые. Так что Карл Карлович вполне сойдет за сунака. Сейчас ему под семьдесят. Получает пенсию. Ни усов, ни бороды не носит. Обыкновенный, среднего роста худощавый немец. Одет в казахский ча-пан, перевязанный в поясе конопляной бечевкой. На голове носит круглую татарскую шапчонку, отороченную мерлушкой. На ногах — старые сапоги с загнутыми кверху носками. По одежде его от местных жителей не отличишь. И потому многие принимают Карла Карловича за старика-казаха.

Самое любопытное: он знает казахские обычаи, обряды, традиции лучше иных казахов. Говорят, что при случае он и длинные суры из корана наизусть читает. Часто Карл Карлович бывает на железнодорожной станции и потому всегда в курсе внутренней и внешней политики. Вот и сейчас всю дорогу долдонит об отношениях между СССР и Германией.