Маленькая комнатушка была жарко натоплена. Едва переступив порог, Бекбаул ощутил горячую волну воздуха. Десятилинейная лампа на пузатом кебеже-ларе чуть не потухла. Бледный язычок пламени, колеблясь, вытянулся вверх, потом накренился набок. Все немудреное убранство, весь нехитрый скарб при свете лампы виднелись как на ладони. На деревянной подставке, украшенной старинной резьбой, стоит маленький инкрустированный сундучок. Лет сорок тому назад его привезла вместе со своим приданым мать. Старые родители свято берегут сундучок, словно какую-нибудь драгоценность. В глубине комнаты расстелена большая белая кошма с узорами — материнское изделие. У двери лежит неопределенного цвета домотканный палас. На сундуке аккуратно сложены пять-шесть стеганых пестрых одеяльце".

Таково самое обычное убранство простого казахского жилья.

Отец, большой любитель чая, сидел за самоваром. Мать что-то строчила на швейной машинке. Матери уже за шестьдесят, но она не расстается до сих пор с иголкой и ниткой. Вечно колдует над тряпками.

Бекбаул прошел на кошму-текемет, стянул изношенные пыльные сапоги, швырнул их к печке. Просторную стеганку, сшитую к зиме матерью, повесил на огромный деревянный кол, вбитый в стенку. Заскорузлый треух еще при входе нахлобучил себе на голову Жолдыбай.

Бекбаул опустился возле печки на колени, ополоснул лицо и шею, сам себе сливая на руку теплую водичку из чугунного кумгана, а затем с наслаждением растянулся рядом с отцом.

— Коке, плесните и мне.

Он и не подумал о том, что неприлично заставлять старого отца потчевать его чаем. Да и что поделаешь, если старик заваривает чай совсем по-особому. Густой, настоенный чай со сливками ублажает душу, веселит сердце. Уже после двух-трех глотков на лбу Бекбаула выступил обильный пот.

— Коке, ваш чай лучше всякого меда!

Старик был польщен похвалой сына. Он раза два довольно кашлянул, погладив бороду. Бекбаул уже приготовился было выслушать длинную лекцию о том, какое это сложное искусство — по-настоящему заваривать чай, однако старик заговорил совсем о другом.

— Сейтназар приходил. Тебя спрашивал. Утром в контору, говорит, пусть зайдет… Дело какое-то, что ли…

В голосе отца послышалась гордость. Как же! Его сын вдруг понадобился самому баскарме. К нему за советом домой приходят. Значит, сын старого Альмухана не последний человек в этом ауле. От этих мыслей приятно стало старику. И он с наслаждением тянул горячий коричневый чай, пока не опорожнил весь самовар.

II

Правление колхоза занимало часть клуба, построенного только в прошлом году. Еще издали Бекбаул увидел толпившихся у входа аулчан. Собрались мужчины примерно его возраста. Должно быть, не его одного вызвал председатель. Снег поскрипывал под ногами, изо рта валил густой пар.

Солнце, по-зимнему тусклое, бессильное, нехотя поднималось из-за горизонта. На небе ни облачка. Снег играл в утренних лучах, поблескивал кончиками игл, слепил глаза.

В аулах обычно встают рано. Такова стародавняя привычка потомственных скотоводов. Хлопот всегда хватает. Вот и сейчас кто-то выгоняет скот на выпас, кто-то с утра пораньше чистит хлев, кто-то набирает воду в деревянную колоду. Выстроились в ряд саманные домики, невзрачные, приземистые, точно спичечные коробки. Из труб валит разноцветный дым, и тут нет ничего необычного: ведь одни топят углем, другие хворостом, третьи — джингилом, саксаулом, кизяком.

Колхоз имени Байсуна образовался в тридцатых годах, одним из первых в районе Шаулимше. С первого дня председателем был избран Сейтназар. С тех пор прошло почти десять лет, но успех неизменно сопутствовал ему. И не кто иной, как Сейтназар, настоял на том, чтобы колхозу присвоили имя Байсуна. По словам все на свете знающих стариков, Байсун был сыном бедного казахского шаруа — скотовода, который спас жизнь русскому офицеру, попавшему в плен к кокандцам во время покорения Ак-Мечети генералом Перовским. Благодарный офицер взял сына шаруа — нищего байского подпаска — с собой в большой город, где дал ему воспитание и образование. Позже этот Байсун совершил много полезных для народа дел: построил зимовье возле станции Чиили; собрав дехкан, прорыл большой арык — нынче там течет полноводная река; приучил бедный люд к оседлой жизни; ратовал за земледелие; призывал учиться ремеслу у русских и узбеков… Ныне колхоз имени Байсуна является передовым хозяйством и занимает в районе одно из первых мест.

Мужчины, с утра собравшиеся возле клуба, то и дело поглядывают в сторону председательского дома. Однако задержка начальства никого не возмущает. Зимой в колхозе ни суматохи, ни суеты, спешить некуда, и все рады представившейся возможности потолкаться, посмеяться, поболтать о том, о сем.

Наконец появился Сейтназар в сопровождении председателя аулсовета и главбуха, и джигиты дружно расступились, учтиво протянули аульному начальству руки.

— Ассалаумагалейкум!

— Уагалейкум салам.

— Как дела, джигит?

— Слава богу, помаленьку.

Бекбаул последним подошел к председателю. Тот сощурил глаза, хитровато усмехнулся.

— Ну как, братец, отремонтировали зимовье?

Бекбаул уставился на кончик сапога, дернул плечом.

— Нет. Дел еще по горло…

— Ойбай-ау, да вас же там десять мужиков, здоровых, как бугаи! Не понимаю, чего возитесь…

Баскарма с восхищением оглядел с ног до головы Бекбаула. Подумал: "Грудь — что ворота, шея как у быка, руки — кувалды… Таким, как он, гору своротить ничего не стоит. А мы все не можем использовать их природную силу".

В это время вперед вышел Таутан.

— Оу, товарищи, чего стоим? Пошли в контору. Поговорить надо…

И сам первым направился к двери. Главбух допустил явную неучтивость. И все это сразу заметили. Разве можно в таких случаях опережать председателя? Кое-кто косо посмотрел вслед…

Сейтназар сел на свое место, достал из кармана кисет с махоркой, оторвал клочок газеты, свернул "козью ножку". Люди раздвигали стулья, рассаживались. И опять баскарма пристально посмотрел на Бекбаула, прислонившегося к стене. Среди собравшихся он был самым рослым и здоровым. И внешность вполне соответствовала могучему телу. Черные брови срослись на переносице, между ними легла глубокая прямая складка, отчего лицо приобретало мужественное, суровое выражение. Большие, чуть сероватые глаза, крупный нос с широкими ноздрями, маленький, плотно сжатый рот очень шли к его ладной, крепкой фигуре. Однако джигит был хмур, подавлен. Небрит. Видно, потерял желание за собой следить. Очень не повезло ему. Прошлым летом неожиданно умерла совсем еще молодая жена. Зря говорят казахи: "Баба умерла — все равно что рукоять камчи сломалась". Просто так, для утешения, для красного словца сказано. На самом же деле жалко смотреть на парня. Сы на старика Альмухана баскарма, считай, каждый божий день видит. Таким подавленным, грустным он никогда не был. Конечно, здоровому джигиту без горячей женской ласки никак нельзя. Нужно иметь в