Шрифт:
Закладка:
Подождав минуту и немного расширив зрачки, предсказательница, к моему ужасу, не успокоившись, произнесла:
– Гриша, а ты видишь?
Экспрессивная манера
В художественной школе я дружил с парнем на пару лет старше меня.
Приятель ходил в Строгановское училище на подготовительные курсы делать наброски с обнаженной натуры. Однажды он взял меня с собой.
Я боялся, что меня по малолетству, как в кино «до шестнадцати», не пустят.
Удовлетворенно посмотрев в зеркало на пробивающиеся усы, постарался одеться посолиднее. Прихватил большую папку с нарезанной бумагой и отправился в училище.
Войдя незамеченным в класс, забитый взрос-лыми легитимными счастливчиками, пробрался в задний ряд и приготовил художественные принадлежности.
В углу стояла ширма. В центре оставалось место с двумя рефлекторами, приготовленными обогревать модель.
Из-за ширмы неожиданно просто вышла абсолютно голая розовая молодая девушка.
Я понял, что пропал и меня вот-вот застукают: кровь, как ртуть у градусника, приливала к голове, неотвратимо достигая высшей отметки. Красный как помидор, я в отчаянии загораживался папкой. Иногда преступно бросая взгляд из-за своего прикрытия на «смутный объект желания», нервно водил ретушным карандашом по бумаге.
Улизнув благополучно в конце сеанса из Строгановки, не помня себя, добрался домой.
На следующий день показал наброски учителю в художественной школе. Преподаватель похвалил рисунки, особенно отметив интересную экспрессивную манеру.
Аферист
Приятель Володя Карп учился в цирковом училище.
Его мама говорила:
– Ты вчера взял рубль. Сегодня взял рубль. Наверное, повел друзей в ресторан. Не будь таким же аферистом, как твой отец.
Отец-аферист был сапожником.
Будучи не в ладах с русским языком, мама называла цирковое училище «церковным».
Фазанье перо
Когда я учился в восьмом классе, в Москву из Ленинграда приехал мой кузен Саша Нахимовский.
Он был старше и показался мне все знающим и все испытавшим в жизни солидным человеком.
Саша выразил желание сходить в какой-нибудь московский ресторан, прихватив с собой девушек.
Не зная, откуда их взять, я дал задание старшей сестре Лере прийти с подругой в качестве таковых.
Готовясь к походу, я в школьном зоологическом кабинете выдернул красивое перо из чучела фазана и вставил его в найденную дома фетровую шляпу. Именно в таком виде, как мне казалось, приличествует идти в ресторан.
Мы направились в кафе с характерным для тех лет названием «Дружба», располагавшееся на Кузнецком Мосту.
Саша только что побывал на настоящем «Западе», в Вильнюсе, и рассказал о классном ресторане «Неринга», где свободно играют отличный джаз.
С тех пор я лелеял мечту побывать в необыкновенном городе.
В то время в «Неринге» играл мой будущий друг Володя Тарасов.
Томик Рильке
Спустя несколько лет, осуществив мечту, я по дороге из Вильнюса в Москву остановился в Ленинграде.
Саша вызвался мне показать, что делают ленинградские художники.
С вечера до утра мы перебирались из одной мастерской в другую. У многих не было телефонов, и мы сваливались как снег на голову. Никто не спал: кто работал, кто выпивал, кто сидел с друзьями, обсуждая проблемы мироздания. Все были нам рады и охотно показывали работы.
На прощание Саша подарил мне только что вышедший томик Райнера Марии Рильке, посоветовав обратить внимание на два прево-сходных перевода, сделанных Пастернаком.
В одном из стихотворений есть интерпретация библейского сюжета: борьба Иакова с Ангелом.
Позже, благодаря Рильке, в моих работах появился этот мотив.
Сын братьев Васильевых
Главным поставщиком дефицитной и запрещенной литературы был Саша Васильев, сын одного из двух братьев Васильевых, кинорежиссеров, создавших бессмертный образ Чапаева – героя Гражданской войны и популярных анекдотов.
В отличие от своих коллег Саша читал все, что продавал, и был интересным собеседником.
Он пропивал все заработанные деньги, появляясь то в виде шикарно одетого господина, то опустившимся бродягой.
Давать читать книги за плату было одной из форм Сашиного бизнеса. Самыми дорогими были книги, изданные КГБ для внутреннего пользования с грифом «рассылается по специальным спискам».
В студенческие годы я скидывался с приятелями и брал у Васильева за пять рублей почитать Набокова или Джойса.
Дама «из бывших»
Я брал уроки французского языка у горячо любимой мной Лёли, Елизаветы Владимировны Алексеевой, актрисы, дамы «из бывших», внучатой племянницы Станиславского.
Елизавета Владимировна не в состоянии была проговорить на каком-либо языке больше пяти минут, постоянно переходя с русского на французский, с французского – на немецкий и с немецкого – на английский.
Она жила на улице Немировича-Данченко.
Иногда мы ездили в гости к ее родственнице, которая жила в Брюсовском переулке, послушать новую пластинку Жоржа Брассенса или Жака Бреля. Для этого нужно было пересечь улицу Горького, и Елизавета Владимировна пользовалась такси.
Когда мы садились в машину, дама «из бывших» предпочитала говорить с шофером по-французски.
Я каждый раз замирал, ожидая услышать в ответ «справедливое» хамство со стороны водителя.
У шофера срабатывал какой-то генетический механизм, и он сразу начинал говорить с Елизаветой Владимировной с почтением, как с барыней.
Дзампано
У Елизаветы Владимировны жил величественный высокий человек, носивший на шее шелковый шарфик, – бывший актер Владимир Карлович Фромгольд.
Когда я впервые пришел в дом, она мне сказала:
– Гришенька, вы не подумайте, что это мой любовник. Это мой домработник.
Домработник записывал в толстенькую тетрадку свои мысли об искусстве и любил поболтать со мной на кухне, под абажуром, о теориях Кандинского и Малевича.
Елизавета Владимировна разговаривала с Владимиром Карловичем исключительно по-французски. Владимир Карлович раздражался:
– Лёля, говорите по-русски. Я не понимаю.
Не обращая внимания, она продолжала. В конце концов, возмущенный Карлыч громыхал:
– Лёля, я же вам говорю, что не понимаю!
Счастливая Лёля заключала:
– Видите, Гришенька, я же вам говорила, он – настоящий трагический актер, талант, Дзампано!
Затерянный мир
У Елизаветы Владимировны была дача в Вишняках.
Дачу окружали хрущевские свеженькие новостройки. Подойдя к забору и отворив калитку, посетитель оказывался в затерянном мире. Ничто не говорило о том, что на дворе двадцатый век.
Тропинка к дому шла через старый, запущенный сиреневый сад, куда с трудом пробивались лучи света. В саду стояли скамейки и скульптуры.
Напротив, через дорогу, в конфискованном фамильном доме Алексеевых, располагался важный советский генерал.
Елизавете Владимировне власти великодушно оставили каретный сарай.
Лёля показывала семейные альбомы. С фотографий глядели благородные лица.
Все