Алессандро улыбается и закрывает телефон. Он встает, идет на кухню. Мороженое было вкусное, но после него хочется пить. Он выпивает воды и хочет уйти с кухни, но вдруг видит: на столе все приготовлено для завтрака. Чашка, салфетка, ложечка и даже кофеварка: осталось только кнопку нажать. Елена такого никогда не делала. И на листе с нарисованным плавником приклеена записка: «И не говори, что я о тебе не думаю». Внизу – папка, на этот раз белая. Он берет ее. На ней надпись: «Логотип Алекса». Алессандро теряет дар речи. Вот это да… Я даже не посмел спросить ее, подумала ли она над этим. А она не только подумала, но еще и подружку попросила нарисовать, да еще и привезла ему! Алессандро качает головой. Ну Ники дает! Он медленно открывает папку. Очень красивый логотип, написанный огненными буквами, пылающими в темном небе. Он сделан на прозрачной бумаге, чтобы под ним были видны те два рисунка. И написано там… Вот это фраза! Алессандро читает ее. Великолепная фраза. Внизу приклеена еще одна записочка: «Надеюсь, она тебе нравится. Мне очень понравилось! Я хотела бы, чтобы эта фраза относилась ко мне. Вот, все как сегодня вечером было… правда же, я была сегодня твоей „Ла Луной“? Опс! Прости… Что я сказала… Есть вещи, о которых не спрашивают. Спокойной ночи». Алессандро улыбается. И понимает, как же ему повезло. И снова смотрит на логотип. Да, Ники права: фраза прекрасная. Глава сорок шестая

Неясный свет проникает через легкие занавески. Дверь в ванную открывается.

– Боже, не может быть. Этого не может быть…

Симона, мама Ники, быстро бежит к кровати и запрыгивает на нее. Роберто откладывает книгу и смотрит на нее с беспокойством.

– Ты что-то ужасное мне хочешь сказать? Или я могу читать дальше?

– Ники уже не девственница.

Роберто глубоко вздыхает:

– Я так и знал. Слишком был приятный вечер, чтобы под конец что-нибудь его не испортило. – Он ставит раскрытую книгу себе на колени. – Значит, у меня есть два варианта. Первый: ты хочешь, чтобы я вскочил и стал орать как сумасшедший, потом я должен пойти к ней в комнату и устроить там хай. После этого я прямо в пижаме побегу в город и разыщу того парня, который все это устроил, и заставлю его жениться. Или второй: я продолжаю читать, сказав тебе, например: надеюсь, что ей было хорошо, что она встретила парня, с которым она почувствовала себя женщиной, или что-нибудь еще, чтобы ты поверила, что я отношусь к случившемуся со всей серьезностью. – Роберто смотрит на Симону. – Ну, что ты предпочитаешь?

– Я хочу, чтобы ты оставался самим собой. Я никогда не понимаю, что ты думаешь на самом деле. Что ты за человек?..

– Думаю, вполне нормальный. Люблю жену, детей, люблю свой дом, работу. Для счастья мне не хватает, чтобы мы лучше понимали друг друга… и я знаю, что, хотя я и дал тебе два варианта, этого недостаточно.

– Когда ты так говоришь, я просто тебя не переношу.

Роберто вставляет в книгу закладку и кладет ее на тумбочку. Наклонившись, пытается обнять жену, но Симона с недовольным лицом отодвигается.

– Любовь моя, ну не надо… ты же знаешь, что так ты меня еще больше заводишь, подумай, какому риску ты подвергаешься… – И он целует ее в волосы, приятно пахнущие шампунем.

– Ну ладно, успокойся… – она улыбается, заметно смягчившись, – у меня уже мурашки по телу бегут…

Она позволяет поцеловать себя в шею, в плечо, в декольте. Роберто спускает ей бретельку…

– Ты слышишь, что я говорю? Ты понимаешь?

– Что, любовь моя?

– Ники занималась любовью.

– Слышу, слышу. Я понимаю. Единственное, чего я не понимаю, – это сколько времени любовью не занимались мы с тобой…

Симона освобождается из нежных объятий мужа и отодвигается, поднимая бретельку.

– Вот видишь, какой ты… ты такой…

– Какой? Я такой же, как прежде, совершенно нормальный.

– Нет, ты холодный и циничный.

– Ну, Симона, что ты говоришь! Ты явно преувеличиваешь. А ты знаешь, сколько мужей и отцов на моем месте обвинили бы во всем жену и мать?

– Да я бы никогда за таких замуж не вышла…

– Да, ты всегда умеешь выкрутиться…

– Я не выкручиваюсь, а действительно так думаю.

Симона снова садится, подтягивает к груди ноги и обхватывает их руками. И крепко зажмуривается. Кажется, сейчас заплачет.

– Любимая, что с тобой?

– Я устала, у меня депрессия, и я боюсь. – По ее щеке медленно ползет слеза.

– Да о чем ты?

– О чем, о чем… Ники уйдет, она от нас уйдет. Маттео скоро станет взрослым и тоже уйдет. А я останусь одна. Ты влюбишься в какую-нибудь молодую красотку и, может быть, специально так сделаешь, чтобы я это узнала; многие так делают, чтобы очистить совесть и иметь возможность уйти… Или сознаешься сам, чтобы выглядеть честным… – Она смотрит на него, пытается улыбнуться и тыльной стороной руки вытирает слезу, хлюпая носом. Но вот еще одна слеза медленно сползает, заинтересовавшись, останавливается, чтобы послушать эти слова, и тоже падает. – Нет, у тебя не хватит храбрости сказать мне… ты подстроишь так, чтобы я сама узнала. Ведь так, да? – И она нервно смеется.

– Любовь моя, ты просто какой-то фильм сочиняешь, фильм ужасов.

– Нет, иногда так и бывает. Одна любовь начинается, другая заканчивается.

– Ну хорошо, пусть даже и так; но почему, если у Ники все так прекрасно, должна обязательно закончиться наша любовь? Может, это какая-нибудь другая любовь заканчивается. Вот, например, у Карлони. Из шестой квартиры. По крайней мере, если они расстанутся, одним жильцом у нас станет меньше! – И он снова ее обнимает, потихоньку прижимая к себе. Он целует ее и смотрит ей в глаза. – Я люблю тебя, люблю и буду любить всегда. И если, когда мы поженились, мне и было страшно, то теперь, когда прошло двадцать лет, я могу признаться: я счастлив, что тогда отправился к твоим родителям просить твоей руки. Помнишь, что тогда сказал твой отец? «Да она же готовить не умеет!»

Симона не знает, плакать ей или смеяться, она недоверчиво смотрит на него.

– Разве ты не видишь? – Она касается руками кожи на лице, растягивает ее у скул, тянет легонько в стороны. – Видишь? Время идет…

– Нет, – улыбается Роберто, – я вижу только время, которое настанет, вижу любовь, которая не стареет, и еще вижу красивую женщину… – И он снова нежно ее целует.