В 1989 году по обе стороны границы между двумя Германиями сотни тысяч солдат (и термоядерное оружие) были приведены в боевую готовность. Горбачев, конечно, пытался снизить напряженность, но все его усилия могли быть разрушены одной пулей – никто не отменял способность СССР развязать ядерную войну. Действующие лица на местах тоже имели возможность применить силу. Если бы кто-то из «жестокой четверти», как выражалась Карин Геффрой, дежурил на КПП Борнхольмер вечером 9 ноября, то исход той ночи мог оказаться совсем иным.

Двадцать пять лет спустя Кренц, изначально приписывавший себе заслугу мирного разрешения ситуации, признал, что «мы подошли к гражданской войне ближе, чем многие сегодня готовы поверить». В день открытия границы существовала «реальная опасность военной эскалации, в которую могли ввязаться сверхдержавы». Нынешние замечания Кренца позволяют предположить, что насильственный вариант развития событий сохранялся до конца 1989 года; Эрих Хонеккер определенно предпочел бы его. Как неоднократно отмечал Коль, если бы Хонеккер провел реформы, то мог бы спасти себя и свою партию, но он выбрал силовой подход. На первых порах, когда протесты еще не достигли своего пика и могли быть подавлены без особой шумихи, насилие, пожалуй, представлялось разумной реакцией (с точки зрения режима), но, как только ряды протестующих резко увеличились, а вероятность утечки информации приумножилась, такая стратегия стала намного более рискованной. С этого момента насилие уже было сопряжено с колоссальными издержками, что в итоге помогло подорвать режим.

В этом смысле показательно сравнение с Китайской Народной Республикой – даже несмотря на все различия между Китаем и Восточной Германией. В отличие от Хонеккера, Дэн Сяопин, де-факто являвшийся лидером страны в 1989 году, похоже, понимал суть этих процессов – что насилие невозможно легко масштабировать, что массовое кровопролитие влечет дополнительные издержки – и соответственно подстраивал свой курс. Дэн Сяопин санкционировал подавление протестов на площади Тяньаньмэнь в июне 1989 года, чтобы партия не утратила своей руководящей роли в краткосрочной перспективе, но он понимал, что в будущем для успеха нужна другая стратегия. Когда настало время распределять посты в ходе последовавшей за этим кровопролитием перетасовки, он отказался от кандидатур поборников жесткого курса, организовавших разгон демонстрантов. Вместо этого он предложил Цзян Цзэминю – главе шанхайского отдела партии – стать новым генеральным секретарем. Кроме того, Дэн Сяопин приступил к либерализации китайской экономики. Тем самым ему удалось сохранить политический контроль над правящей партией. Хонеккер – гораздо менее искусный лидер, чем Дэн Сяопин, – не отличался такой дальновидностью. Его упор на применение жестких мер в ответ на события осени 1989 года в сочетании с отсутствием реформ сильно поспособствовал его отставке, краху режима и потере Советским Союзом влияния в Восточной Европе. Учитывая склонность правящего режима ГДР к жестокости, нельзя утверждать, что открытие границ 9 ноября 1989 года должно было произойти неминуемо мирно.

Словом, история падения Стены представляет собой череду непредвиденных событий. Многие из факторов так и остались бы ничтожными деталями, если бы не результат. Эти факторы – в частности, присутствие слов «Берлин (Западный)» и «немедленно» в проекте Лаутера, масса провалов в коммуникации, замешательство на пресс-конференции Шабовски, неспособность отдать верные приказы, обида, нанесенная Егеру начальством ночью 9 ноября, – показывают, что значительные явления не всегда происходят из-за значительных причин.

Более того, даже если бы существовал некий способ гарантировать сочетание факторов, которые обеспечили бы мирное открытие границы позднее, все равно то, как это произошло именно 9 ноября, было чрезвычайно удачно в контексте мировой политики. Пади Стена позже, Горбачев уже находился бы под гораздо большим давлением со стороны консерваторов, в итоге устроивших путч. В советских военных (и не только) организациях были свои вожаки, которые, в отличие от Горбачева, охотно согласились бы при помощи силы восстановить свои – как им казалось – законные права в Восточной Германии. Время крушения Стены оказалось благоприятным и для США. Коль часто отмечал, как всем повезло, что Стена пала до вторжения Саддама Хусейна в Кувейт летом 1990 года, после чего Ирак стал главным приоритетом для администрации Буша.

Понимание того, каким образом открылась граница, помогает понять, почему это произошло. К этому привела впечатляющая синергия долгосрочных факторов, таких как глобальное состязание сверхдержав и экономический упадок Советского Союза, с краткосрочными процессами, будь то мирный революционный подъем и постепенная утрата режимом ГДР способности управлять страной. Катализатором бурной реакции между двумя этими группами причин в 1989 году послужили непосредственные участники событий в ГДР. Поскольку долгосрочные факторы, в отличие от краткосрочных причин и катализаторов, уже получили достаточно заслуженного внимания, цель этой книги состояла в том, чтобы рассказать именно о последних. Если кратко резюмировать, то к осени 1989 года власть начала ускользать от СЕПГ, ослабленной реформами Горбачева и собственной несостоятельностью, хотя партия еще не лишилась возможности прибегать к жестким мерам. Однако из-за череды ошибок, в частности закрытия границ и применения силы для разгона демонстрантов в день годовщины образования ГДР, а главное – небрежности при составлении новых правил зарубежных поездок, только-только осмелевшее оппозиционное движение получило шанс. Вдохновленное не только своими успехами в начале осени, но и стойким ощущением, что Советский Союз не станет вмешиваться, движение гражданского сопротивления сумело обратить ошибки режима в реальные перемены. Это и привело к падению Стены 9 ноября 1989 года.

Противопоставив поведение революционеров и партийных лидеров, мы можем лучше оценить непосредственные причины падения Стены. Одна из них заключалась в соблюдении движением сопротивления принципа ненасилия, в то время как жестокость режима только подталкивала людей присоединиться к оппозиции. По словам Роланда Яна, применяя силу, государство само наживало себе врагов. Конечно, демонстранты испытывали соблазн поддаться гневу – как это и случилось в Дрездене, когда через город шли «последние поезда свободы». И любая толпа, исчисляемая тысячами или десятками тысяч, разумеется, несет в себе скрытый потенциал к насилию – и он не остается не замеченным властью. Однако протестующие в Саксонии смогли вернуться на позиции отказа от насилия, о чем свидетельствуют их действия в Лейпциге 9 октября. В итоге мирный характер акций привлек в ряды сопротивления массу новых последователей и позволил ему воспользоваться ошибками диктаторов.

Внесло свою лепту и доверие среди мирных революционеров. История, рассказанная на этих страницах, показывает, что представители власти не могли положиться друг на друга или на своих подчиненных, таких как Егер, и это мешало им эффективно действовать. Отсутствие доверия между ними тем более удивительно, ведь большинство высших партийных чинов были знакомы и работали вместе годами, а то и десятилетиями. В отличие от них, представители оппозиции