скорая весна, как предстоящая поездка к морю. Об этом призраке, который вечно маячит где-то там и потом. Возможно, эта песня оставленных гитар будет лучшим, что есть в мире. Лучшим из того, что можно рассказать о любви.

Море зовет

В моем доме живет большая белая раковина, курортный сувенир. Обычно она лежит на полке, среди книг. Ее нетрудно представить среди морских звезд, значков, памятных футболок где-нибудь на набережной, когда по берегу безостановочно струится разморенная солнцем толпа, а постукивание вьетнамок и голоса торговок создают усыпляющую курортную песнь.

На самом деле моя большая белая раковина – телефонная трубка. Стоит приложить ее к уху, сквозь помехи линии, щелчки, гудки и выкрики чужих разговоров на том конце провода отчетливо слышится голос моря. Издалека, из низины, окутанной сумерками, оно шепчет тихий призыв на языке ветра и волн.

Иногда кажется, что я живу от моря до моря. Когда после нескольких лет уставшая от брусчатки, асфальта, бетона, паркета, кафеля босая нога ступает на прибрежный песок, приходит спокойствие закончившейся главы. Море распахивается повсюду, заслоняет собой все, врывается внутрь. Оно тихо колышется в бескрайней чаше, переливаясь миллионами бабочек-бликов, шепча пеной, поблескивая на отмели стайками мальков. Море перекатывается ракушками, камнями, полированными осколками стекол. Оно снисходительно шумит приветствие на своем языке. В глубине его бескрайнего изумрудного глаза скрыты мудрость и сила. Ему не надо ничего рассказывать, ни в чем признаваться. Да и перед ним не нужно извиняться или оправдываться, – оно и так заранее знает, что было, что есть и как будет.

И тогда остается только уронить на песок полотенце, поскорей сбросить вьетнамки, поглубже вдохнуть горьковатого, улыбчивого ветра, пропитанного солью, водорослями, чешуей. И побежать навстречу. По камням, песчинкам, осколкам ракушек. По клочкам водорослей, по мокрому песку, по пенной кромке волны, с брызгами, все дальше и дальше. Чтобы оторваться от земли, поплыть над бездной, нырнуть ко дну, зачерпнуть горстку сияющих камешков и попытаться раскрыть глаза в переливчатой первобытной глубине, откуда берет начало жизнь.

В последнее время море все громче зовет меня из белой раковины-трубки. Оно напоминает, что давно пора бесконечно и медленно идти по самой кромке воды, на цыпочках, по топкому песку, сжимая в руке босоножки. С азартом щурясь на спутанные подгнившие патлы водорослей, в которых скрываются мутные морские стекла. Пора разыскивать в пене волн, как в детстве, черепок амфоры, камешек со сквозной дырочкой, морскую звезду. И это будет хитрой приманкой, которая позволит решиться и начать новую главу жизни, долгий и извилистый путь по лепесткам роз, по раскаленным углям, по ковровым дорожкам, по битому стеклу, по ангорской шерсти, по обочине, по траве, по лужам, – от моря до моря.

Маленькая победоносная война

Сегодня, проснувшись, я вдруг поняла, что давным-давно ни с кем не воюю, ни за что не борюсь. Это делает меня замедленной, усталой, бесцветной. Ведь каждому иногда необходим соперник или соперница, кто-нибудь, подстегивающий, одергивающий и ранящий. Маленькая победоносная война мгновенно заставила бы меня очнуться, вооружиться, быть сильнее.

Уже на кухне, пока я варила кофе, чувствуя босыми ногами рассыпанные по полу крупинки и крошки, мне под руку будто нарочно без конца подворачивались пакетики с пластиковыми ложками и вилками, которые прилагаются к пицце, редко используются, а потом вечно снуют по кухне. В это утро безобидный одноразовый набор для еды на скорую руку неожиданно привел меня в бешенство. И я поняла, с чем мне хотелось бы воевать.

Чуть позже, наблюдая, как ветер крутит в проулке белый пластиковый стаканчик, я подумала, что пластик, прокравшийся в мою жизнь под видом удобных одноразовых вещей, на самом деле навязал мне себя. Он вытеснил, он продолжает вытеснять и лишать смысла все подлинное, обстоятельное, растущее из земли. На смену неторопливым парадным обедам с фарфоровыми супницами приходят сэндвичи на бумажных тарелках. Черное двубортное пальто разменивается на шуршащие синтетические плащики на один сезон. Вместо старенького комода и потемневшего от времени бабушкиного буфета в комнату невозмутимо втиснулись невесомые бежевые стеллажи с книжками и журнальчиками на один вечер. Неожиданно, сама того не желая, я переехала в одноразовый город полуфабрикатов, сумок из кожзаменителя, мимолетных попутчиков, нейлоновых платьев, одноразовых подруг, синтетических напитков, связей с недельным сроком годности. Вполне возможно, пластик давно завоевал меня, предложив взамен обманчивое ощущение причастности к моде, к ритму города, к современному миру. Он дал мне кратковременную невесомость, дешевый комфорт, мелкие жетоны, которые назавтра превратятся в бессмысленные кружочки фольги. В обесцененные вещицы сиюминутного мира. И, вполне возможно, маленькая победоносная война с пластиком на деле окажется истощающей и затяжной.

Лотерея

По дорожке к метро медленно двигалась нечесаная стая четырнадцатилетних мальчишек. Близились школьные каникулы. Вторую неделю не было горячей воды. Мальчишки брели нагло и залихватски, скорее всего, прогуливая последний урок. На них болтались застиранные мятые джинсы и растянутые футболки, из которых мальчишки на глазах вырастали. У них были грязные волосы, челки свисали до носов, умело склонив голову, в нужный момент ими можно было прикрыть подростковые прыщи на лбу. Они шли, пиная камешки, шаркая по асфальту заношенными кедами, скорее всего, направляясь купить сигарет. Они распространяли вокруг себя дух хулиганства, хаоса, тревоги, нервного смеха, стыда и прыщей. А еще от них разило первыми в их жизни запретными затяжками, может быть, немного пивом, юношеским потом, топленым молоком, пробивающимся усом. Они были неумелы, юны, никчемны, угловаты. И хором выкрикивали приводящее их в бурный восторг слово «жопа».

Сегодня это было их волшебным словом. Которое помогало стать смелее, чуть повзрослеть, оторваться от родительских гнезд, кое-как приравнять себя к окружающему безумному миру. Проорав вдали до хрипоты, слегка освоившись, повзрослев и осмелев, мальчишки начали выкрикивать каждому встречному прямо в лицо: «синяя жопа», «спящая жопа», «мирная жопа».

Я слегка насторожилась, но все равно шла им навстречу, пытаясь угадать, какая жопа достанется мне сегодня. Было немного тревожно – ведь сейчас я все окончательно узнаю. Сейчас наконец откроется правда на все времена: обо мне, о моей жизни, о том, кто я и куда на самом деле иду. Я даже гадала, какая жопа причитается мне по заслугам.

Втайне мне, конечно, хотелось быть среди них. Быть четырнадцатилетним мальчишкой, который идет по улочке к метро за сигаретами, беспечно прогуливая урок геометрии, в мятых голубых джинсах и курточке, рукава которой уже коротки. Ветер лижет ему запястья, ерошит грязные русые волосы. А он шаркает по асфальту, пинает камешки и дерзко выкрикивает всем подряд в лицо их судьбу: «раненая жопа», «цветочная