Незнакомая девочка склонилась над Китом. Убрала волосы у него со лба и попыталась оттереть грязь с лица.

– Надо уходить, – тихо проговорила она.

То, как нежно она обращалась с Китом, как держала его голову…

– Ты Лэйки, – догадалась Нико.

Девочку будто придавило тяжелым грузом. Верный признак того, что в ее душе зияет дыра – на месте, которое некогда занимал друг. Нико вспомнила о папе: видел бы он ее сейчас. Пожалел бы тогда, что отправил ее в Манчестер? Далеко ли зашло его обратное цветение? Жив ли он там вообще? Когда живешь один в Сельском Доме, наружу из тебя прорывается тьма, но даже это лучше одинокой смерти в глуши.

– Идти надо немедленно. – Лэйки встала, утерла слезы и сняла со стены факел. Потом обратилась к Леннону: – Нести его сможешь?

– А что с другим? – Он указал на лес. – Гейб…

– Я его застрелила, – ответила Лэйки. – Гейб мертв.

Так вот кому предназначался первый выстрел.

Бруно, истекавший кровью в углу, при известии о смерти сына издал булькающий звук, и его взгляд остекленел.

Леннон бережно поднял с пола Кита, а когда направился к двери, Лэйки остановила его:

– Не туда. – И повела всех за собой к дыре на месте заднего фасада. Гарри забежал вперед и первым выпрыгнул в пролом; остальные последовали за ним, и, когда их ноги ступили на снег вперемешку с землей, звериный хрип у них за спинами сменился словами:

– «И владычествуйте…»

Бруно встал на четвереньки, полуживой, мокрый насквозь от пота, крови и мочи, каждая унция которых безудержно стремилась покинуть тело.

– «…над птицами небесными…»

Рядом с Нико оглушительно громыхнуло, и просвистевшая рядом с головой Бруно пуля выбила каменную крошку из расписанной муралом стены.

В каких-то шагах от Нико Лэйки воткнула факел в землю и целилась в Бруно из винтовки. Нико об огнестрельном оружии ничего не знала, зато по позе сразу увидела в Лэйки человека, который точно в нем разбирается.

– К нему ползет, – пробормотала Лэйки в приклад.

К чему ползет?

Лэйки снова выстрелила. На этот раз пуля ударила Бруно в плечо, отбросив его на пол. Бруно застонал и снова рывком поднялся.

– Выродок. – Лэйки переломила ружье и выругалась. – Паршивый четырехзарядник.

Бруно в церкви возился с чем-то на полу.

Тогда Лэйки выдернула из земли факел.

– Так, ладно. Бежим. Живо. – Она развернулась к лесу, и в догорающем свете Нико увидела выражение на окровавленном лице Бруно, потом услышала, как провернулся ключ в замке, и до нее дошло, что он собирается сделать. Она развернулась, побежала следом за Ленноном – тельце Кита трепыхалось у него на руках, – а впереди скачущий огонек факела в руке у Лэйки указывал им путь через дебри. Мельком Нико увидела неуклюже распростертое на земле мертвое тело. Гейб. Череп вдребезги, в руках – поверженный «Голиаф».

Позади зажужжало…

Огонек факела замер на месте, и когда Нико догнала Лэйки, то увидела, как Леннон с телом Кита спускается под землю. Лэйки придерживала для него открытой крышку люка подземного бомбоубежища.

– Я пошла, – сказала она. – Ты спустишь мне пса.

Она слетела вниз по лестнице, а Нико подобрала Гарри. Было неудобно прижимать его к себе на весу, но пес поджал хвост и не сопротивлялся. Нико сказала:

– Все хорошо, – и пообещала питомцу двойную порцию мюсли.

Потом передала его в протянутые руки Лэйки.

– Отлично, идем!

Жужжание взорвалось грохотом; Нико уже хотела спуститься под землю, но в последний миг обернулась, увидела из-за крышки люка, как рой вырвался из своей могилы, и не смогла отвести взгляд. Это было то, что настигло оленя в лесу, только умноженное в бесчисленное количество раз: мухи текли из катакомб, закручиваясь безумным восходящим вихрем; отдельные отростки роя метались в стороны, но от ядра не отрывались. Как осьминог, подумала Нико: один мозг управляет нервной системой, и еще по одному – на каждое щупальце; рой действовал как единое целое, Нико и вообразить не могла такой сплоченности, еще не слышала такого шума и не встречала такой ярости. Сколько лет эти мухи скрещивались друг с другом и жрали друг друга там, во тьме катакомб, терпеливо дожидаясь своего воскрешения? И вот, дождавшись, времени тратить не стали.

Погребенные под этим гулом, раздавались призывы Лэйки и Леннона спускаться…

Объятый яростью, рой закручивался в цилиндр, выписывал фигуры вокруг тела Бруно: гигантскую арку над его головой, вращающийся обруч на высоте талии; то и дело рой распадался на отдельные особи, что метались по сторонам как им вздумается, но потом вновь собирался в торнадо, в глазу которого находился Бруно. Нико видела лишь силуэт, как мухи облепили его скафандром, накрыли каждый дюйм кожи. Его темная, пульсирующая форма вскинула руки к небу и отрыла рот, намереваясь изречь что-то, но мухи, видимо, узрели новое манящее отверстие и хлынули в него. Набились Бруно в рот, спустились в ад его чрева, сгибая тело так и этак, распирая его, точно воздух, наполняющий шарик. И когда Бруно начало поднимать в воздух, в голове Нико возникла мысль: вот божественное чудо, восхождение в рай того, кого Бог счел достойным и спас.

Случилось все не сразу, словно мухам требовалось время на разогрев, но уж когда они набились в Бруно под завязку, то церемониться не стали. Рой поднял его в воздух, мимо мурала с мерцающей техникой, сквозь дыру в потолке. Он поднимал Бруно все выше и выше, и его тело уподоблялось мухам, вливаясь в их коллективный разум. Оказавшись в небе, рой окрасил все черным, и оно стало темнее, чем за миг до того. И вот уже из-за спины Нико звучало гудение другого роя, летевшего, точно акулы, на кровь, сведенного с ума одним только запахом. Нико спустилась и закрыла крышку люка. Подумала, что лицезрела восхождение, только не в рай и не по промыслу Божьему. Куда бы Бруно ни унесло, завладело им его собственное паршивое дельце.