Надо было убираться отсюда.

– Когда на планете заправляли мы, то ездили куда угодно и, черт возьми, когда угодно, даже без веского повода. – Глаза Бруно расширились. – Теперь этим правом наслаждаются мухи. Можно встретить гигантский рой, что летит куда-то без цели, а можно не видеть его неделями. А окажешься где-нибудь не к месту и не ко времени, и все, ты труп. Однако можно свои шансы повысить. Мухи, как и акулы, летят на кровь. Один только запах сводит их с ума. Можно испытать удачу и охотиться на мелких животных. Можно целыми днями охотиться и не встретить рой, но хватит и одной встречи с ним. Так что нет, больше мы тут с мясом не связываемся. Больше, чем надо, мы, черт возьми, крови не льем.

Очень осторожно, словно обращаясь с некой церковной реликвией, Бруно вернул метлу в чулан. Нико готова была поклясться, что он еле слышно произнес «аминь». Глядя, как Бруно запирает дверцу на висячий замок, она поняла, что на тот же замок заперта крышка подвального люка в углу. И тогда доносящееся из катакомб низкое гудение представилось ей в новых, пугающих красках.

Теология

Если бы кому случилось пролезть в подвал Сельского Дома и чиркнуть там спичкой и оглядеться, он увидел бы, что корни дома глубоко уходят в пересечение науки и веры.

– Я не то чтобы совсем не верю в Бога, – однажды ночью сказал папа. – Просто эта теория не подтверждена никаким эмпирическим опытом.

Нико ясно все помнила. Это был День доставки. Они взяли четыре запаянных пакетика макарон с чили и бухнули их содержимое в вареную кукурузу, добавив еще пакетик какой-то приправы тако. Сама же Нико считала так: нужно эмпирическое подтверждение существования Бога – загляни в тарелку.

– Ну ладно, два момента. Во-первых, – мама сделала паузу (тогда как папа изрекал всякое слово, пришедшее на ум, спокойно просеивая и упорядочивая их потом, мама тщательно подбирала слова сообразно цели и скрупулезно строила фразы), – если бы имелось эмпирическое подтверждение существованию Бога, это уже была бы не вера. Я вижу Его в звездном небе. В снеге и дожде, в книгах из нашей библиотеки. Я вижу Бога в Нико. В том, что мы выжили.

Эта беседа напоминала очень толстую книгу, дочитать которую родители никак не могли, а лишь, устав, загибали в ней уголки страниц. Она редко когда походила на спор: чем дольше папа с мамой обсуждали тему Бога, тем шире становились их улыбки. Они говорили спокойным тоном, с любовью и заботой – порой даже чрезмерной, как казалось Нико. Мама говорила о Боге, папа – о науке, в их глазах зарождался голодный огонь, а в животе у Нико – тошнота.

Ее родители были единственными в мире людьми, в которых обсуждение существования Бога высекало искру романтики.

– А во-вторых? – спросил папа, и глаза у него заблестели.

Улыбка на лице мамы сделалась шире, и сперва Нико подумала, что виной тому обычные тошнотворные причины.

– Если это все не от Бога, – сказала мама, – то откуда?

Сидевшая под столом Гарриет заскулила.

– Что – это все? – спросила Нико.

Мама продолжила, будто не слыша ее:

– Ты не учитывал возможность…

– Нет.

– …что это Бог поместил его туда? Как выход из положения? Вдруг это Он расставил по всему миру Будки с расчетом спасти человечество от пандемии? Возможно, Будки – не совсем верное название. Лучше подошло бы… ковчег.

– Э-э, ладно. – На фоне происходящего даже чудесная приправа тако отошла на второй план. – О чем это вы толкуете? – спросила Нико. – Что еще за будки? Это как в той истории?

Папа утер губы, отложил салфетку и посмотрел на маму.

– Было время, когда люди верили, будто северное сияние – это врата на небо, – сказал он. – Но по ходу истории многие неоднозначные фантастические явления оказывались на поверку какими угодно, только не фантастическими. Наука всегда побеждает.

Неоднозначные фантастические явления? Если не считать сказок, папа ни о чем больше так не говорил.

– Ты называешь это неоднозначным, – ответила мама, – а я – божественным.

– Уж поверь, Будка не имеет ничего общего с божественностью.

– Аккуратнее, не возводи в абсолют.

– Ладно. – Нико положила вилку на тарелку. – Вы меня пугаете.

Наступившая тишина вытеснила все прочее. А потом:

– Хочешь верь, хочешь нет, – сказала мама, – но когда-то сама мысль о том, что однажды население земли сотрет комнатная муха, казалась чистой фантастикой. И это не единственная фантазия, которая…

За противоположным концом стола откашлялись. Этого хватило, чтобы резко прервать мамину речь. Сколь бы тщательно она ни выстраивала фразы, отцу они явно не нравились.

Однако остановилась мама не надолго.

– До появления мух твой папа и группа других ученых…

– Милая.

– …кое-что обнаружили.

– Не сейчас. Прошу тебя.

Взгляд мамы погас, и она вернулась к еде.

– На самом интересном месте, – возмутилась Нико. – Ну, что они там нашли?

Обеденный стол, библиотека, чердачный балкончик, приемник в подвале – в разные годы каждый уголок Сельского Дома становился местом, где обсуждалось нечто загадочное. Порой родители вручали Нико кусочек головоломки, да только не с уголка и не с кромки, и ей оставалось довольствоваться неполной, покрытой белыми пятнами картиной собственного мира.

Чем старше становилась Нико, тем больше у нее появлялось вопросов: что там такого нашел папа? Не достигли ли фантазия и наука такого уровня, на котором могут теперь сосуществовать? С чем или кем связаны секреты вселенной – с наукой или Богом? И так ли нужно это деление? А в своих спорах о верховенстве одного над другим не принижает ли каждый из родителей значимость того, во что сам верит? Нико часто задавала эти и многие другие вопросы, сидя в одиночестве на чердачном балкончике, спиной к панорамному виду. Колокол висел неподвижно – такой настоящий и преданный. В его тени Нико ощущала себя понятой.

Тем вечером, за тарелкой кукурузы, перемешанной с макаронами чили и тако, Нико не нуждалась ни в каком понимании – она сама хотела понять. Но до восемнадцатилетия оставалось еще несколько лет, Гарриет еще не умерла, Гарри не родился, а мама была верующим духом с радужными щеками. Жизнь Нико, пусть и маленькая, еще не разрушилась.

– Я хочу знать, – заявила она, желая увидеть больший мир.

Папа накрыл ее руку своей.

– Я же не говорю «никогда». Просто не сейчас.

Если тебя не желают посвящать в секрет, это само по себе плохо, но Нико отказал человек, который никогда не воспринимал ее как ребенка, неизменно с ней считался, и это все только ухудшило. Нико росла, все эти «не сейчас» громоздились в кучу, и у нее все лучше получалось сформулировать парадокс: для такого рационального человека, как папа, тем более нерационально верить, будто выжить можно, только если держать ребенка в неведении.