Шрифт:
Закладка:
Возможно.
Одно Кит знал наверняка:
– Хорошо, что на лодке не поплыли.
там нет там
Позднее, уже днем, где-то к северу от Манчестера и к югу от гидроэлектростанции Гарвин-Фоллз они миновали приветственный знак на входе в город Уотерфорд.
Первое, что сразу бросалось в глаза, так это муралы.
Они были всюду. Цветные изображения, нанесенные на витрины магазинов и знаки, на стены из кирпича и камня, на стены домов и банков, и даже – да-да – кинотеатров.
Мурал на мурале.
Мураломания какая-то.
Нагромождение муралов.
Какие-то изображения были странными, но безобидными: машина на дне океана, кролик верхом на пушке, дом в форме человеческого лица. Прочие производили куда более пугающее впечатление: огромная пустая глазница, люди с головами зверей и танцующие вокруг костра, женщина, рожающая телефон с умной начинкой.
– Неприятный город, – заметил Кит.
Леннон покачал головой:
– Ты прав.
У главной дороги не было названия, или же табличку с ним просто давно сорвали. Город словно был стар, но не так, как Городок, в котором улицы пахли ностальгией и объятиями.
Здесь улицы пахли улицами. Ни понтовых туфель, ни понтовых машин, ни понтовых нарядов. Если не считать муралов, то здесь не было ничего, кроме заброшенных развалин; по обе стороны дороги тянулись обветшалые магазины, нечитаемые знаки и тонкий слой припорошенной снегом ржавчины. Даже деревья тут росли какие-то кривые и завитые, изогнутые под странными углами в самых неожиданных местах. Небо затянуло облаками, и день внезапно показался ранним вечером.
Уотерфорд был таким местом, живя в котором легко было поверить, что других мест нет. Когда ты «тут», то «там» просто нет.
– А где высосанные кости? – спросил Кит.
– Что где?
– Ну, эти, останки людей.
В каждом городе, через который они срезали путь, останки находились всюду. Тут же их не было, а значит, еще до гриппа город очистили, или же кто-то убрал из него трупы. Ребята вышли на середину дороги, словно опасаясь, что из какого-нибудь заброшенного магазина на них выпрыгнут те самые выеденные кости.
В витрине книжной лавки выцветший знак приглашал на встречу с автором.
Паб. Пекарня.
Никаких окон, только зияющие тьмой дыры.
У главного входа в старую церковь знак гласил:
Леннон пробормотал нечто вроде того, что за странный обычай ставить тут знак, и вдруг их окрикнули:
– Стойте! – Голос эхом разнесся по улице, отразился в пустых окнах магазинов и кривых ветвях деревьев. – Вас только трое?
Благословенная церковь Воскресшего Спасителя, заброшенная и грязная, с мутными витражами, облупившейся белой краской и тяжелыми дверьми, стояла справа; слева тянулся ряд равно обветшалых домов.
– Да! – ответила Нико, медленно поворачиваясь на месте. Из-за эха нельзя было сказать, откуда именно раздался голос. – И еще собака.
Леннон прокричал:
– Мы просто мимо идем!
Щелкнул замок, и массивные двери церкви отворились. В проеме стояло двое мужчин: один молодой, другой старый, но в остальном они выглядели одинаково.
Молодой целился в ребят из чего-то похожего на винтовку.
– Вот что я скажу, – произнес старый. – Проходите внутрь, и мы мирно обговорим, кто и куда идет.
Фонология
Вот что она начинала понимать: кто-то тихим голосом успевает сказать многое, а кто-то кричит ни о чем.
Стадии
– Мы – последние выжившие горожане Уотерфорда, гордые потомки, мать их, основателей.
Бруно и Гейб Рейнеры выглядели так, будто их съел и переварил взрослый лось. Маленькие, но жилистые, они собирали черные, как нефть, волосы в тугие хвосты, а грязь на их лицах давно перешла в стадию, следующую за «спекшейся».
Старшему, Бруно, было за пятьдесят (и это ставило под сомнение теорию о том, что вирус пробуждается с возрастом носителя), а еще у него не хватало куска уха. Сперва он назвался сам, а после, с помпой, представил «сына Гейба». Этот его апломб отталкивал, вызывая ощущение, будто Нико, Леннон и Кит пересекли горы, каньон и нескончаемые рои мух с одной-единственной целью – познакомиться с отпрыском Бруно, Гейбом Рейнером, Избранным.
У Гейба постоянно слезились глаза, а лицо напоминало пустой мятый рюкзак. Он ходил прихрамывая и таскал с собой некий предмет размером с винтовку, состряпанный из жгута, металлического прута и палок. О назначении этого оружия оставалось догадываться.
То, как оба держались, как Бруно говорил, и оружие, с которым расхаживал Гейб, тусклые взгляды мужчин – все это делало их идеальными кандидатами в Железные Маски.
Особенно Бруно, который явно притворялся, строя из себя образец гостеприимства.
Завел ребят в церковь – и, пока они присматривались к необычной архитектуре, принялся без умолку трещать о ее истории. Внутреннее убранство напоминало Нико фотографию одного старого города, пережившего бомбардировку: дома в нем с одной стороны стояли целые, а с другой обрушились.
Дальняя стена церкви вместе с частью потолка обвалилась полностью, а поскольку граничила с той стороны церковь с лесом, то Нико уставилась в темную чащу. Прямо посреди зала устроили огромную костровую яму, в которой яростно горело пламя; дым поднимался вверх через отверстие в крыше. На уцелевших стенах висели факелы, которые вместе с пламенем в здоровенной яме и объясняли относительное тепло в помещении, а заодно и испарину на полу.
– Что это за звук? – спросил Леннон, глядя на мокрые полы.
Нико тоже заметила это гулкое гудение под ногами.
– Катакомбы. – Бруно отошел в угол и потопал ногой по крышке люка на крупном висячем замке. – Тянутся по всей длине церкви. Вверх по реке есть водопад. В определенное время года от воды земля дрожит, и это чувствуется даже отсюда. – И он снова ударился в лекцию по истории: оказывается, церковь в Уотерфорде возвели самой первой. – Вам бы видеть ее в дни славы, до того, как началось это дело.
– Это дело? – спросил Леннон.
– Он говорит про мух. – С тех пор как они вошли, Кит так и стоял у передней стены; катакомбы ему были не интересны, он любовался муралом над входом. – «Это дело» – специальный термин для обозначения мух, – тихо пояснил он.
Бруно улыбнулся:
