торговым центром, где продают вещи в духе «Петровского трикотажа». Каждое воскресенье перед входом открывается что-то типа ярмарки. Я стою у палатки с медом, почти на обочине дороги, и чувствую себя героиней какого-то фильма. Ощущение только усиливается, когда у моих ног тормозит черный «Форд». Дверь распахивается, и Андрей кричит:

– Запрыгивай!

Его глаза лучатся от смеха. Я невольно улыбаюсь в ответ и сажусь рядом. Хлопает дверца.

– Ходу, ходу! – командует Андрей, азартно барабаня ладонью по водительскому сиденью. В зеркале заднего вида я ловлю улыбку Кирилла-Моцарта. Когда Андрей в таком настроении, невозможно не поддаться чарам веселья.

– Что случилось? Ты выиграл в лотерею?

– Лучше. В тысячу, нет, в миллион раз! Тор пригласил на наш спектакль Абрамцева, он директор городского театра. Они ищут молодых актеров, и, если я им понравлюсь… Черт, кто знает, может, я смогу играть на настоящей сцене!

Он сцепляет пальцы на затылке и откидывает голову на спинку кресла. Никогда-никогда-никогда еще я не видела его таким счастливым. И таким красивым. Спутанные волосы, бесшабашная улыбка… Изгиб его шеи завораживает. Что, если я наклонюсь и прижмусь к ней губами? Что, если?..

– Ты чего так покраснела? Жарко?

Я качаю головой, хотя, кажется, из ушей и правда сейчас повалит пар.

– Кирилл, убавь печку, – просит Андрей.

Мы колесим по городу, и вечер гонится за нами по пятам, понемногу откусывая от светового дня. Темнота подступает, когда на часах еще нет и шести. Мы останавливаемся возле набережной и выбираемся из машины. Фонари не горят, но в свете фар хорошо видно пустынную полукруглую площадку, ограждение из белого камня и переполненные урны. Поморщившись, мы выбираем уголок подальше от мусора и смотрим на темную воду.

Ш-ш-ш… Ш-ш-ш… Ш-ш-ш…

Я зябко ежусь, и Андрей, стянув с себя шарф, накидывает его мне на шею. Оборачивает несколько раз и завязывает узлом за спиной, будто маленькой. Я тут же утыкаюсь носом в теплую ткань. Пахнет Андреем…

– Волнуешься? – тихо спрашивает он.

– Из-за чего?

– Я про спектакль. Завтра же генеральная репетиция.

Я пожимаю плечами. Мне, конечно, не все равно, но я совершенно точно не планирую связать свою жизнь с театром. Для меня ставки совсем не так высоки.

И одновременно гораздо выше. Что я увижу, если прямо сейчас дотронусь до его лица? Мне удалось хотя бы немного?.. Вместо по-настоящему важных вопросов я спрашиваю:

– А ты?

– Безумно. Если честно, я даже спать плохо стал, потому что это как… Вот у тебя было то, чего ты хочешь больше всего на свете? И кажется, только руку протяни, – Андрей вытягивает руку вперед и раскрывает пальцы, – а схватить страшно. Понимаешь? С тобой такое было?

Я молча киваю. Со мной не просто такое было, со мной такое есть. Это ты для меня, я к тебе все это чувствую! Слова так и рвутся наружу, но я только крепче сжимаю губы и стискиваю пальцами холодный камень ограждения. Пф, о страхах я знаю, наверное, все.

– Только бы не испортить, – шепчет Андрей.

– Ага.

Сердце грохочет в груди. Оно как будто растет, расширяется, заполняет всю меня изнутри, вплоть до кончиков пальцев.

– Я не знаю никого, кто заслуживал бы успеха больше, чем ты, – признаюсь я. – Когда ты на сцене, от тебя никто не может оторвать взгляд.

Андрей поворачивается.

– А ты? – спрашивает он. – Ты тоже не можешь оторвать от меня взгляд?

Спрятав лицо в складках шарфа, я киваю, словно в пропасть прыгаю. С тихим смешком Андрей хватает меня за локти и медленно тянет к себе.

Я поднимаю лицо. Наши взгляды встречаются, губы сближаются, и я ловлю его выдохи ртом. Андрей закрывает глаза. Сжимает меня крепко и…

Раздается требовательный гудок автомобиля. Мы отпрыгиваем друг от друга, поспешно разрывая объятия.

– Андрей, – зовет Кирилл-Моцарт, выглянув из машины. – Отец уже трижды звонил на мобильный. Перезвони.

– Извини, – шепчет Андрей. – Я быстро.

Он стискивает мои плечи (это обещание? ободрение?) и исчезает в машине. Я остаюсь в темноте, а он, напротив, хорошо освещен. Какое напряженное лицо… Андрей держит трубку рядом с ухом, но ничего не говорит, только трет пальцами лоб. Наконец он произносит что-то отрывисто и с раздражением отбрасывает телефон. Несколько секунд медлит. С трудом натягивает на лицо улыбку и возвращается ко мне. Только совсем другим человеком.

– Извини, но мне срочно нужно вернуться. Это… важно. Мы с Кириллом завезем тебя домой, ладно?

Мы садимся в машину, и Андрей отворачивается к окну. Улыбка на его лице кажется приклеенной. Мне хочется сказать ему: «Не надо, не притворяйся, только не со мной!», но смелости не хватает.

Я осторожно тянусь к его ладони, которая лежит на сиденье между нами. Пальцы Андрея вдруг сжимаются в кулак, и я отдергиваю руку, так и не коснувшись его.

Я тоже отворачиваюсь. Делаю вид, что рассматриваю город, а на самом деле всеми силами пытаюсь проглотить комок, застрявший в горле. В голове по кругу носится одна только мысль.

Не получилось.

У меня ничего не получилось. Он такой же, как раньше.

– По местам, по местам! Живее! – Тор взволнованно вышагивает вдоль сцены. – Это генеральный прогон. Генеральный! Так что представьте, что зал полон, и покажите лучшее, на что способны. Останавливаться не будем. Если забыли слова или что-то не по плану идет, выкручивайтесь как хотите. Все. Это уже не репетиция. Это генеральный прогон.

Рядом с моих ухом раздается тихое фырканье.

– Если он еще раз скажет «генеральный прогон», я сброшусь со сцены, – язвительно шепчет Каша.

– Проверьте каждый свой реквизит и, кому надо, сходите в туалет. Все, пятиминутная готовность, – продолжает Тор, вскинув вверх руку с растопыренными пальцами. – Пять минут. Генеральный прогон, друзья!

Каша делает вид, что разбегается, а я – что пытаюсь его остановить. Мы хихикаем как идиоты, хотя внутри все сжимается от страха и волнения. Уф.

За кулисами пахнет лаком для волос, пылью и мокрой половой тряпкой: уборщица несколько минут назад вымыла сцену. Почти под самым потолком висят прожекторы. Вдоль стен выстроились стулья с реквизитом, но мне проверять нечего: все мое на мне, включая старушечий платок и калоши.

– Селфи на память!

Каша так быстро щелкает нас на камеру телефона, что я не успеваю возразить. Засранец! Он-то выглядит на удивление круто: длинная жилетка идет ему гораздо больше фрака. Особенно в компании с остроносыми туфлями и рубашкой с кружевным жабо.

Каша бросает восхищенный взгляд на получившееся фото, довольно цокает языком и, махнув на прощание рукой, убегает в другие кулисы. Я как раз подумываю метнуть в него небольшой