но я выделяла Гая из клана Лефош, самого смелого из прочих. Под прикрытием беседы с Лефошем, я пересела на один из бархатных диванчиков за колоннами, в надежде отдышаться и сгруппироваться для новой схватки. С Теофасом, с императрицей, с баронессой… Врагов у меня здесь больше, чем друзей, поэтому, когда меня атакуют злые языки — это лишь вопрос времени.

Увы, скрыться мне не удалось. Спустя пару минут покоят вокруг нас стало необычайно людно.

Молодых вейров влекло ко мне с непреодолимой силой: дракониры смотрели с восхищением, драконицы с любопытством, интересом и… завистью. От сплетен кружилась голова.

— Неужели брачная связь восстановилась? А истинная связь… тоже?

— Метки дома Таш нет…

— Метки просто не видно! Она есть… в другом месте. Помните историю герцога из восточных земель? У его истинной метка оказалась на левой груди.

Слышались смешки, шепот. Гай из клана Лефош был слишком незначительной персоной при дворе, чтобы послужить мне не то, что защитой, а даже передышкой на пару минут.

Теофас тяжелым взглядом отслеживал каждый мой жест. А едва я уставилась в ответ, приподнял бровь с неясной улыбкой: мол, попроси меня, и я разгоню эту шушеру по углам.

Наш бессловесный поединок прервал чеканный шаг драконира, смело остановившегося передо мной.

— Подарите мне этот танец, Ваше Высочество.

С удивлением подняла взгляд на смельчака, узнавая друга детства. Целес. Цес, как мы его называли. Не побоялся Теофаса, подошел ко мне, выручил.

Целес подал мне руку, и я в детской надежде отложить ярость бывшего хотя бы на один танец согласилась. Но едва мы с Целесом встали в центр залы, Теофас без разговоров буквально выволок в танцевальный круг первую попавшуюся под руку фанатку и при каждом повороте обещал мне взглядом ифритовый ад. Смотрел и бесился, казалось, у него даже волосы от ярости шевелятся всполохом пламени.

Вся зала танцевала в гробовом молчании, наблюдая за этим стыдом.

— Все в порядке? — едва шевеля губами, быстро спросил Целес, стоило ему повернуться с танце спиной к Тео.

Кивнула, хотя находится в центре внимания обезумевшего императора было странно и утомительно. Танец я закончила уставшей до умопомрачения.

— Вина, Ваше Высочество? — Целес, к моему удивлению, прекрасно держался, хотя общий анализ ситуации предрекал ему проблемы с кармой и здоровьем.

— Лучше выведи меня на балкон, — с трудом улыбнулась и подала ему руку. — И прекрати называть меня Высочеством, зови меня Люче, как в детстве. Мы же сто лет знакомы.

Быть любезной со старыми друзьями оказалось непросто. Стоило Теофасу пропасть из поля зрения, как меня накрыло знакомым куполом равнодушия. Ни радости, ни горя, ни тревог.

Целес провел меня через танцевальную залу сквозь горящие любопытством, радостью или ненавистью взгляды, приглашая на маленький балкон, украшенный императорскими азалиями — символом рода Таш.

— Я знал, что ты попросишься на свежий воздух.

Жестом фокусника, Целес отвел свисающий занавес из вьющихся цветов, и я увидела маленький резной столик, уставленный шоколадом всех видом и форм.

— Угодил, Люче?

Он вдруг резко наклонился и заглянул мне в лицо. У него были странные глаза, не золотистые или карие, как у большинства дракониров, а, скорее, болотные, что придавало ему шарма. Чуть отстранившись и взяв из его рук шоколадную дольку, я словно заново взглянула на Целеса.

Он повзрослел. Обрел стать, свойственную высокорожденным, обзавелся прохладцей в глазах и жестами скучающего политика. Из болезненного, патологически-вежливого ребенка вырос опасный, магически-одаренный дракон.

— Потому что, если угодил, то я скажу тебе кое-что, Люче

Он вдруг с силой притиснул меня к краю балкона, вжав в фиолетовое облако азалий и уткнулся лбом в каменный выступ балкончика.

— Я всегда любил тебя, Люче, всегда смотрел на тебя, — вдруг зашептал он горячо и сдавленно. — Когда на тебя смотрел Теофас, и когда он перестал смотреть, я не мог, не мог остановиться. Ты одна поселилась в груди. Мама сказала, что я тебя забуду, что должен забыть, но все было бессмысленно. Я просил за тебя у Ее Величества, но она разозлилась, меня на год сослали в северное имение, и если бы не нир Шелен, так бы я там и сгнил, на краю света. Мама сказала, что если не пройдет… Мама сказал, что поможет, и вот ты здесь! Это ли не чудо?

Он рывком выпрямился, схватив меня за плечи, и я близко-близко увидела его отчаянное лицо. А после… Его буквально прошило магией. Что-то подобное я видела в замке, когда на меня напал перевертыш. Целеса потряхивало от боли, но он упрямо продолжил:

— И я решил, что, если отец-дракон подарит мне еще одну встречу с тобой, я хотя бы признаюсь. Я любил тебя, Люче, с самого начала и до конца, люблю тебя прямо сейчас, даже если… Даже если…

В глубине мой омертвевший души шевельнулся стыд. Это было самое пылкое и искреннее признание в любви в моей жизни, а я чувствовала только приторный запах цветов, холод каменного бортика. А еще у меня спина затекла от неудобной позы. Да и больно ему. Целесу, в смысле, больно.

Раздались редкие тяжелые хлопки.

Теофас вычленился из ночной темноты буквально в сантиметре от нас с Целесом и лениво аплодировал. Я окаменела от неловкости ситуации, а Целес побледнел, но не отступил, даже наоборот, развернулся всем корпусом, загораживая меня от Тео.

Стоять вот так, на узеньком балкончике, где места лишь для столика и двух кресел. Втроем, сталкиваясь локтями, взглядами, дыханием. Жарко и страшно от ярости, которая тяжело и неотвратимо закручивалась вокруг Теофаса.

Тьма, заполнившая балкон, больше не была ночной. Темная магия рвалась из налившихся алым глаз, сочилась из страшной бесформенной тени Тео.

— Отойди от нее или станешь веем.

Целес судорожно сглотнул и по-детски помотал головой.

— Успокойся, — сказал он осторожно. — Это я, Цес, твой друг. Дай Люче уйти, и угрожай только мне.

— Уж не думаешь ли ты, что я развею собственную жену? — Теофас вздернул темную бровь.

— Я думаю, ты ее накажешь, как проделываешь это с другими. Скольких людей ты убил в приступе ярости?

Теофас вдруг нахмурился, словно пытаясь вспомнить, скольких же он убил, но после секундной заминки его лицо разгладилось. Он стремительно дернул меня на себя, одновременно отшвыривая Целеса к балконному бортику. А после резко вскочил и сам на этот бортик, одновременно воплощая крылья, теперь ставшие угольно-черными, обнял меня покрепче и взмыл в небо.

Мой дракон,