была фамилия, я не знаю.

Степа удовлетворенно кивнул. Не то чтобы это что-то меняло, но ему почему-то было важно, что за убийствами стоит обычный человек из плоти и крови, а не какая-то очередная потусторонняя шняга.

– А ты его откуда знаешь?

– Он начальник охраны моего отца. Я его с детства знаю, он с ним всегда.

– А откуда знаешь, что он убил?

– Я видел.

Антон очень старался, но все-таки у него не получилось удержаться, и слезы градом брызнули из его глаз. Он рассказал Степе про то, как они познакомились с Соней, как они встречались и как они вместе придумывали себе будущее. Все рассказанное к делу отношения не имело, но Степа его все равно не перебивал и внимательно слушал. Антон рассказал Степе про машину – единственный по-настоящему для него важный подарок отца, про то, как Мертвый усадил его рядом и как он пытался из закрытой машины докричаться до Сони, когда они медленно ехали за ней по пустынной улице. Рассказал о том, как Соня начала переходить дорогу, как Мертвый нажал на педаль газа, и как он, Антон, пытался ему помешать, но не смог. И тут Антон начал рассказывать про звук, который он услышал, когда их машина сбила Соню, но Степа прервал его.

– А почему? Зачем начальнику охраны руководителя крупнейшей нефтяной корпорации убивать никому не известную студентку?

– Ему отец велел. Я знаю, он рассказал. Мертвый никогда ничего сам не делает, он всегда выполняет приказ.

Мертвый говорит: «У мертвых воли нет, есть послушание».

Степа с удивлением повернулся к парню.

– В смысле – нет? Это ж просто фамилия? Или он так – для красного словца про «мертвых»?

Впервые с момента знакомства со Степой Антон почувствовал себя уверенно. Ему было что сказать и что объяснить, он впервые знал больше, чем его странный собеседник. Он схватился за свои университетские знания, как утопающий за соломинку, и начал объяснять.

– Понимаете, у него заболевание. В Афганистане Иван был тяжело ранен – его вертолет сбили, он оказался единственным выжившим. Он провел много времени в больницах, а когда вернулся, сменил фамилию. Но не просто так, он искренне верил в то, что он умер на горе под Кандагаром… Степа эффектно выпустил дым из ноздрей.

– Псих, что ли?

Антон искренне обиделся за Мертвого.

– Нет, не псих, – он с укоризной посмотрел на Степу. – Психиатрия действительно знает такое расстройство, оно называется «синдром Котара». Больной в таком случае считает, что он умер. Но у Мертвого если и есть синдром, то какой-то очень особенный… Обычно смерть и осознание собственной смерти, пусть выдуманной, приводит больных к депрессии, апатии, истощению… и без помощи врачей и медикаментов – к неизбежной настоящей смерти. Но Мертвый… Он не был готов смириться с тем, что все погибли, а он нет… Он считал себя виновным.

Антон делал паузы, вспоминая все свои короткие разговоры с Мертвым, который вообще-то был предельно неразговорчивым собеседником, но все же иногда что-то рассказывал ему.

– Для Ивана смерть стала стимулом. Он как будто нашел в своем чувстве вины неисчерпаемый источник новых сил.

Степа кивнул. Нет, его противник не псих. Он в чем-то, наверное, тоже Тень, просто у другого господина. Впрочем, времени оставалось немного, и разговор надо было возвращать в нужное русло.

– Так почему твой отец хотел, чтобы ты видел убийство Сони?

Антон резко дернулся, как от удара. Он еще не привык к мысли о смерти Сони.

– Отец сказал, что Соня должна умереть, а я обязательно должен это видеть…

– Почему?

– Чтобы я понял, что мои действия имеют последствия.

– Ничего себе у него представления о воспитании…

Антон захохотал. Он не мог удержаться, уж слишком смешным ему казалось Степино удивление. Степа глубоко затянулся сигаретой и выпустил дым в приоткрытое окно. Они съехали с Кутузовского на Садовое, проскочив на красный свет на длинном светофоре перед МИДом.

– И что же ты такого сделал?

– Я задавал себе такой вопрос тысячу раз – я не знаю.

Степа разозлился. Даже не на Антона, а как-то глобально на несправедливость жизни в целом.

– Значит, слушай сюда. Ты что-то ведь точно сделал, если уж он решил так сурово тебя наказать. Дурака-то не валяй, ладно? Подумай крепко, точно ведь вспомнишь!

Степа еще раз затянулся. Нервничать он не мог, мертвым это в принципе несвойственно, но что-то он все-таки чувствовал. Ему казалось, что, продолжая разговор с Антоном, он поймет что-то очень важное. Глядя на то, как он сжался от его резкости, Степа заговорил чуть мягче:

– Вспомни, что именно, потому что это что-то большое. Что-то важное. Мертвый не только твою девушку убил, он меня тоже убил.

Антон вздрогнул и отвлекся от дороги. Потом повернулся к Степе.

– В смысле… вас тоже… вы… вы не живой?

Степа рассеянно почесал гладкую челюстную кость. Антон вздрогнул и поежился.

– Ну, как видишь, нет. Это долгая история. Давай сначала мы с тобой про тебя договорим, а потом я про себя постараюсь объяснить.

– Я и правда не знаю. Я старался делать так, чтобы Соня никогда не пересеклась с моим отцом. Мне казалось, он не одобрит мой выбор…

– Но ведь как-то, получается, она с ним пересеклась? Она ведь не первая девушка, с которой ты встречался, других ведь твой отец не убивал показательно?

– Нет. Нет! Они никогда не виделись. Я только однажды показал ей его рабочий кабинет…

Степа выпрямился и выбросил недокуренную сигарету в окно.

– И? Показал ей кабинет, и?..

– Но там не было ничего такого, за что убивать… – А что там было?

Антон внезапно понял, что он рассказывает о чем-то, что знает с детства, человеку, который не имеет об этом вообще никакого представления.

– Я поэтому и показывал. Никто не знает, что у моего отца в кабинете нет ничего. Это пустая комната, в которой стоит только стол, кресло и сейф. Компьютером он не пользуется, посетители перед ним всегда стоят. Чаще всего по стойке смирно…

– И в тот день в кабинете было так же пусто? Прям вообще ничего необычного?

– Да. Только на столе лежала идиотская книга, с которой отец последний год не расстается.

Степа ловил каждое слово парня, как истощенный жаждой путник ловит капли неожиданного для пустыни дождя. Вот-вот, еще чуть-чуть – и он поймет что-то важное. Не дожидаясь его вопроса, Антон продолжил:

– Книга старая, кажется, XIX века. Кто-то из его друзей купил ему в подарок на аукционе в Лондоне. Это дневник человека, который на самом деле сжег Москву в 1812 году. Ну, когда Наполеон был и война. И отец будто с ума сошел. Он с ней не расстается с тех пор. Обычно днем она лежит в