Шрифт:
Закладка:
14
Все стало удваиваться — что было и чего не было…
События все детальнее, все ближе к реальным. Иногда даже более реальны, чем происходящее. И никто уже не может различить, где истина, а где ее подобие. Одно будет перетекать в другое, и когда станет проливаться настоящая, человеческая, горячая кровь, примутся рукоплескать, словно в театре, а где-то еще за кровь примут красную краску из ядовитой киновари, и это вызовет неописуемую ярость…
Гаустин. О смешении времен
БУРГТЕАТР, 1925/2025
15
Пер Гюнт, этот северный Одиссей, возвращается домой. Вдруг поднимается страшная буря, молнии буквально разрывают небо, огромные волны бушуют, угрожая отправить корабль на дно морское… Вдруг на фоне разыгравшейся на сцене непогоды в зале раздаются револьверные выстрелы. В ложе первого балкона бьется в истерике женщина. Пуля попала ей в щеку и вышла через другую, задев при этом язык. Зрители в партере в недоумении смотрят наверх. И — о ужас! С балкона свешивается мужчина. С его головы капает кровь. Капли орошают нежно-розовые платья двух девушек, что сидят под самым балконом. Вскочив с мест, люди бегут из зала, кто-то визжит, у выхода образуется давка. Другие, наоборот, застыли в своих креслах…
В этот момент в ложе появляется невысокая женщина, в руках у нее еще дымится пистолет. Она протягивает руку раненой, а убитый поднимает голову, и все трое раскланиваются перед экзальтированной публикой.
Конец трагедии. Медленно опускается занавес. Но никто из зрителей уже не смотрит на сцену.
Это одна из главных венских достопримечательностей — «Пер Гюнт» в постановке Бургтеатра. Полная реконструкция представления 1925 года, во время которого восьмого мая был убит македонский революционер Тодор Паница. Именно во время пятого действия, эпизода с бурей, как раз перед репликой «Нельзя умирать посередине пятого действия». Ранение в лицо получила его супруга. А невысокой женщиной, застрелившей Паницу, была член враждебной фракции Менча Кырничева (между прочим, ее настоящее имя — Мельпомена, муза трагедии, какая ирония!).
Надо сказать, зрители пришли на представление ради именно этих двух моментов: кораблекрушения на сцене и кровопролития в зале. Кто бы отказался почувствовать вкус двадцатых с убийством в театре. Места распроданы на год вперед.
16
Друзья мои, мы уже обналичили чек будущего?
Необеспеченный чек будущего…
Но прошлого уже нет, а будущего еще нет, как говорит святой Августин в Одиннадцатой книге своей «Исповеди». В этом «еще» все же имеется какое-то утешение: будущего нет, но оно должно наступить. А что станем делать, когда и будущего уже не будет? Ведь будущее, которого еще нет, очень отличается от будущего, которого уже нет. Первое «нет» абсолютно другое — оно наполнено обещанием. Второе же означает апокалипсис.
Гаустин. Дополнения о конце времени
17
Память удерживает тебя в четких рамках одного-единственного человека, и ты не можешь их сломать. Забвение приходит для того, чтобы освободить тебя. Черты теряют резкость и категоричность, а двусмысленность размывает форму. Если я не помню, кто я такой, то могу быть любым, даже самим собой… даже самим собой в детстве… И игры Борхеса, которые тебе нравились в молодости, игры с удвоением, вдруг становятся реальностью и происходят с тобой. Перефразируя Сьюзен Зонтаг: то, что было метафорой, стало болезнью. «Это не может быть метафорой», — сказал Гаустин, когда во время нашей первой встречи мы обсуждали смерть мошек-однодневок на закате дня. Здесь ты и правда не знаешь точно, по какую сторону истории находишься. И слово «я» становится совершенно бессмысленным, пустой ракушкой, гоняемой по берегу волнами.
Наступает время великого ухода. Одно за другим тебя оставляют все тела, которыми ты был. Покидают тебя. Причем ангел-хранитель покидающих и ангел-хранитель оставленных иногда один и тот же.
18
В желтом блокноте я наткнулся на следующую запись, которая вот уже несколько дней не дает мне покоя: «Пока он пишет роман о потерявших память, сам начинает ее терять… Он торопится закончить до того, как забудет, о чем рассказывает».
Он насмехается надо мной, пугает или просто подбрасывает идею?
19
Я начинаю забывать имена… Правда, на это жалуются все в определенном возрасте. Но я говорю об именах самых близких людей. Невозможно забыть имя женщины, с которой ты прожил несколько лет в браке, а сейчас она, улыбаясь, протягивает тебе роман в надежде получить очень личный автограф. Встала в очередь во время одного из моих редких появлений на публике. Стоит, улыбается… А у меня как отшибло. Я помню в деталях ее тело, могу сказать, где у нее родинка, описать, как у нас было в первый раз… Все-таки пять лет совместной жизни…
Но как ее зовут? Я перечисляю в уме множество имен, но ни одно из них ей не принадлежит. Такое со мной уже происходило, но ни разу не касалось столь близкого человека. Мне становится страшно. Беспомощно озираюсь по сторонам, очередь покорно ждет. У меня имеется несколько трюков на подобный случай. Например, если увижу поблизости кого-то знакомого, подведу его к ней, чтобы она назвала свое имя. Но к несчастью, я никого здесь не знаю. Делать нечего, перехожу к плану Б. Пишу посвящение, достаточно личное, но без имени: «За наше общее прошлое, из которого мы сотканы». Протягиваю книгу. Она читает посвящение и возвращает книгу с невинной просьбой написать имя.
От волнения я невольно сильно нажимаю на стеклянную столешницу, и осколки с грохотом сыплются мне на ноги. Кровь хлещет из раны на кисти, какая-то женщина в очереди падает в обморок, меня окружают люди, служащая книжного магазина промывает мне рану и пытается остановить кровь невесть откуда взявшимися тампонами… В общем, раздача автографов закончилась, люди расходятся, только двое фотографов продолжают лихорадочно снимать… Завтра на каком-то желтом сайте напишут: «Весь в крови…» и т. д. Но я испытываю неимоверное облегчение.
— Чем тебе помочь? — встревоженно шепчет моя жена. Моя бывшая жена, из-за которой я истекаю кровью.
— Не беспокойся, со
