джипе, прохрустев усыпавшим дорожку гравием, поднялся по ступенькам и постучал в дверь. Ему тотчас же предложили пройти в гостиную и обсудить все за чашкой чая.

– Я здесь по делу, – заявил мужчина, потянулся за булочкой и немедленно отправил ее в рот. Ни джем, ни взбитые сливки его не заинтересовали. – Мы ищем певицу для вечерних танцев на базе. Проводятся по субботам.

– Певицу? – переспросила Кэтрин.

Мужчина отхлебнул чаю:

– Да, и один из музыкантов, которых мы на днях наняли, сказал, что ваша невестка раньше пела в «Савое». Говорят, она в этом деле очень хороша.

– Что ж, все так и есть, – согласилась Кэтрин, удерживая в руках блюдце с изящной чашкой. – Но это было давно, до того как она вышла замуж за моего сына. Я не уверена, что ее заинтересует ваше предложение. Она теперь вся в ребенке, понимаете?

– Конечно, понимаю, – кивнул он. – Но все должны вносить свой вклад в эту войну. И поддержание морального духа является первоочередной задачей.

Объяснений не требовалось: скоро союзные армии вторгнутся в Европу, и это знание тяжелым бременем лежало на всех – особенно на военных.

– Ваша невестка сейчас дома? – спросил он.

– Да, дома.

– Могу я с ней поговорить?

Кэтрин очень быстро вычеркнула из памяти тот досадный факт, что я была плодом любви виноторговца и певицы из французского кабаре, и поэтому неохотно позвонила в колокольчик.

Уже назавтра я приступила к репетициям, которые проходили в бальном зале Гранчестер-холла. Какое это было наслаждение – снова петь, день за днем, и забыть о войне, пусть всего на пару послеобеденных часов.

Когда на Суррей опустились субботние сумерки, я на велосипеде направилась в сторону аэродрома. Сумку с вечерним платьем, расческой и губной помадой я положила в корзину на руле. На въезде меня остановил охранник. Я назвала свое имя – быстро сверившись со списком, он пропустил меня на закрытую территорию. На засыпанной гравием парковке возле столовой, которую на ночь превратили в танцевальный зал, я резко затормозила. Я оставила велосипед позади здания и вошла внутрь – музыканты уже ждали меня на сцене.

– Я на минутку, – сказала я лидеру группы и поспешила в дамскую комнату, чтобы переодеться, встать на каблуки и поправить прическу и макияж.

Когда я вышла в зал, группа уже играла первую композицию – инструментальную версию Tea for Two в джазовой обработке. Двери столовой распахнулись для девушек, которых привезли на автобусе из Гилдфорда.

Я отошла в сторонку, любуясь подвешенным к потолку диско-шаром. Зажглись расставленные по углам прожекторы, и танцпол неожиданно, точно по волшебству, заискрил отраженным светом. Приятнее всего было осознавать, что в ближайшие три часа война до нас не дотянется.

Когда я запела Boogie Woogie Bugle Boy[12], казалось, на танцпол вышли все. Пары увлеченно танцевали свинг, но тут лидер группы решил, что пора сделать небольшой перерыв. Мы завершили первую часть концерта песней La Vie en Rose[13], которую я исполнила на французском.

Несколько минут спустя я вышла на улицу подышать свежим воздухом. Встала подальше от стайки местных девушек, которые бесстыдно флиртовали с янки, – на крохотную полянку с видом на аэродром.

Я стояла в одиночестве и, запрокинув голову, смотрела на звезды. Как всегда, мои мысли обратились к Людвигу. Быть может, сейчас он стоял под ночным небом где-нибудь в Европе и думал обо мне, глядя на те же звезды. Не погиб ли он? Этого я не знала. Мне давала силы жить лишь моя непоколебимая вера в то, что он где-то там, целый и невредимый, сражается на войне, в которую не верит, и тоскует по мне так же сильно, как тоскую по нему я.

Я все глубже зарывалась в воспоминания о нем и его прикосновениях. Людвиг. У нас родился сын. Его зовут Эдвард, и он унаследовал твои прекрасные голубые глаза.

– Что за ночь!

Вздрогнув от неожиданности, я обернулась: слева от меня стоял, тоже любуясь звездами, американский пилот. Его выдал акцент – но, как ни странно, он был в форме британских королевских войск. Я узнала значок с крыльями, приколотый над его левым нагрудным карманом, – символ принадлежности к нашим военно-воздушным силам.

Я удивилась, что этот мужчина – высокий, темноволосый, с красивым, точеным профилем – забыл здесь: ему бы блистать на танцполе и очаровывать местных девушек.

– Чудесная, – вежливо ответила я. – Вот бы везде царил такой же мир.

– Нам везет. По крайней мере пока.

Эти слова отрезвили меня, напомнив, что многим из этих храбрых парней вскоре предстояло пересечь Ла-Манш и пожертвовать своими жизнями, чтобы положить конец нацистским бесчинствам.

Подул свежий ветерок – я поежилась и обхватила себя руками, жалея, что не подумала накинуть на плечи шарф.

Не говоря ни слова, американец расстегнул пиджак и перехватывающий его пояс.

– Вы, кажется, замерзли. Вот, закутайтесь.

Отказаться было бы невежливо, поэтому я поблагодарила его и завернулась в тепло его тела, запертое в рукавах его кителя.

– У вас красивый голос, – сказал он. – И большой талант.

– Спасибо. Очень любезно с вашей стороны. – Я снова устремила взгляд в звездное небо.

– Мне особенно понравилась последняя песня. Как она называется?

– La Vie en Rose.

– La Vie en Rose… – повторил он так же понуро, как покачивался позади нас тронутый легким ветерком американский флаг. – Да, так. У вас превосходный французский. Вы говорите по-французски – или просто песню заучили?

– Нет, я говорю на нем уже… кажется, целую вечность.

– Учили в школе?

– Моя мать была француженкой. Я пол-детства провела в Бордо.

– Серьезно? В Бордо? Это же там делают все вино?

– Не все, – хихикнула я, – но да, в этом районе множество отличных виноделен.

Мгновение мы молчали, слушая, как стрекочут сверчки. Наконец американец повернулся ко мне и протянул руку.

– Лейтенант Джек Купер. Из Коннектикута, США.

Я вложила свою руку в его ладонь:

– Приятно познакомиться с вами, лейтенант. Меня зовут Вивиан Гиббонс.

– Знаю, – улыбнулся он. В его магических карих глазах заплескалась дружелюбная игривость.

– Правда?

– Да.

– Откуда же? Догадываюсь, что вы не на афише мое имя прочли.

– Нет, не на афише. – Он молча отвернулся и окинул взглядом взлетно-посадочную полосу, оставив мой вопрос без ответа.

– Так вы скажете или нет? – рассмеялась я.

Мгновение поразмыслив, он посмотрел мне в глаза:

– Вас все на базе знают. Даже прозвище вам дали – Недостижимая. «Недостижимая едет» – так все говорят, когда вы направляетесь в город.

– В каком смысле «недостижимая»? –