воинских делах доблестные, и на вид совершенны, и при этом и те и другие имеют общих прародителей, произошли от одного деда, рождены сестрами и чудеснейшим образом одновременно появились на свет: у вас — Горации, у нас — Куриации, — все это подобно несказанному и незримому поразительному божественному благодеянию. 2. Так что же мы, в самом деле, не подчиняемся этому попечению божества и не выводим на бой за первенство городов тройни братьев? Ведь все возможное, что нам хотелось бы видеть в участниках благороднейшего поединка, присуще этим мужам — они не покинут сражающихся, превозмогая трудности, поскольку они братья, и им сделать это будет легче, чем любому другому римлянину или альбанцу; таким образом и спор остальных юношей, который иным способом прекратить трудно, скорее разрешится. 3. Ведь я догадываюсь, что и у вас, как и у альбанцев, многим любо померяться доблестью, и если мы сумеем убедить их, что некое божественное провидение уже опередило стремления людей, так как само указало на тех, кто на равных примет битву, мы без труда уговорим всех. Ведь они будут считать, что уступят трём близнецам не доблестью, но удачей в игре природы и милостью судьбы, равно благосклонной к обеим сторонам».

XV. После того как Фуфетий высказал это, все одобрили его решение — так как оказалось, что от обеих сторон при сем присутствовали наиболее знатные римляне и альбанцы, — Тулл, немного поразмыслив, ответствует: «Мне кажется, Фуфетий, почти все продумано верно: действительно, достойно удивления, что по некоему предопределению в обоих городах произошло такое нигде еще не случавшееся рождение в одном поколении: однако одно тебе, похоже, невдомек — та глубокая нерешительность, которая охватит юношей, если мы посчитаем их достойными сражаться между собой. 2. Ведь мать наших Горациев — сестра матери альбанских Куриациев, и младенцами их вскормили грудью обе женщины, и юноши ласково принимают и любят друг друга не меньше, чем многие своих собственных родных братьев. Смотри же, как бы не оказалось в чем-то нечестиво раздать им оружие и звать их к взаимному убийству, при том что они — двоюродные и к тому же молочные братья. Ибо если юношей вынудят запятнать себя взаимным кровопролитием, тяжесть святотатства в отношении родственных уз падет на нас, потому что мы принудили их». 3. Фуфетий ему в ответ: «И от меня не тайна, Тулл, родство между юношами, и я готов к тому, чтобы не принуждать их сражаться против двоюродных братьев, если они сами не пожелают участвовать в этой схватке, но как только мне на ум пришел такой выход, я послал за альбанцами Куриациями и сам лично выяснил, желают ли они такой битвы. Когда же я вознамерился объяснить замысел и объявить о нем открыто, они восприняли мои слова с каким-то невероятным и трогательным воодушевлением; и тебе я советую поступить так же — устроить проверку вашей тройне и узнать их мнение. 4. Если и они по доброй воле вручат свою жизнь и окажутся готовыми пойти на смерть ради своего отечества, прими этот дар. Коли же они откажутся, не принуждай их никоим образом. Но я предвижу, что их решение будет тем же, что и наших, если они в самом деле таковы, как молва о них, — подобны немногим из благороднорожденных и отважны в воинских делах: ведь слава об их подвигах дошла и до нас».

XVI. Разумеется, Тулл принял совет и, наметив себе срок в десять дней для совещаний разузнать намерения Горациев, возвращается в свой город. В дальнейшем он держит совет с лучшими людьми — а большинству показалось правильным принять предложение Фуфетия, — тогда царь посылает за тройней близнецов и обращается к ним: 2. «Мужи Горации, альбанец Фуфетий, посетив меня для беседы на последней сходке в лагере, поведал, что в двух городах по божественному промыслу появились на свет по три доблестных мужа, которые отдадут свою жизнь опасности во имя своих отечеств. А мы не сумели бы найти других, кто был бы более благородным и подходящим для этого, чем из альбанцев — Куриации, а из Рима — вы. И по его словам, он сам, постигнув это, сначала выяснил, желают ли ваши двоюродные братья отдать свою жизнь отечеству, а узнав, что они готовы на битву во имя всеобщего блага с огромным рвением, сразу же огласил это во всеуслышание и просил, чтобы и я испытал вас: желаете ли вы подвергнуть себя риску ради родины, вступив в схватку с Куриациями, либо вы уступите эту честь другим. 3. Я же, памятуя о мужестве вашем, чего вам и не скрыть, желал бы более всего, чтобы именно вы согласились принять на себя тяжкое бремя во имя тех почестей, которые получит победитель, но опасаясь, как бы для вас в вашем воодушевлении не стало препоной родство с альбанской тройней, испросил отсрочку для обсуждения сроком на десять дней. А когда я пришел сюда, то, созвав сенат, предложил обсудить это дело сообща. И в соответствии с мнением большинства было решено, что если вы по доброй воле примете на себя этот бой, который блистателен и пристал вам и в котором я сам готов сражаться за всеобщее благо, то возблагодарить вас и принять вашу жертву. А если, стыдясь осквернить себя убийством родственников (к тому же отнюдь не дурные люди признают, что существует такое чувство), вы посчитаете нужным призвать кого-нибудь не из вашего рода, то обязуемся не допускать по отношению к вам никакого принуждения. И так как сенат проголосовал за это, так и не во гнев ему будет, если вы не сразу примете на себя это бремя, и сенат всемерно возблагодарит вас, коль вы решите, что отечество более ценно, чем родство, — так пусть воля ваша будет в добрый час».

XVII. Выслушав царя, юноши отошли в сторону и, посоветовавшись немного друг с другом, вернулись с ответом, который от имени всех изложил старший: «Коль ты, о Тулл, предоставил нам возможность принимать решение о бое с двоюродными братьями, то будь мы свободными и хозяевами наших помыслов, мы не медля уже дали бы тебе ответ о наших намерениях. Но ведь у нас жив отец, и без него мы не считаем возможным ни предпринимать, ни говорить ничего, а поэтому мы заклинаем тебя потерпеть немного с нашим ответом, пока мы не переговорим с отцом». 2. Тулл похвалил их за почтительность и приказал поступить именно так, после чего они отправились к