с вами, а теперь посчитал нужным первым завести речь о дружбе. А вы уже после этого размышляйте, следует ли продолжать непримиримую войну из-за похищения бычков и овец, войну с отцами-основателями вашего города, в которой вы погибнете — хоть побежденными, хоть победителями, — либо, прекратив вражду с сородичами, выступить вместе с нами против общих врагов, которые замыслили не только отпадение, но и нападение на вас: не претерпев ничего ужасного, не опасаясь претерпеть, они собираются напасть на вас не открыто, как требует общий закон войны, но под покровом скрытности, когда меньше всего можно ожидать осуществления их злого умысла и предостеречься. 3. Уверен в том, что против этих нечестивцев следует нам выступить со всей решимостью вместе, прекратив вражду — ведь полагать иначе сродни безумию — теперь, когда вы все узнали, вас не надо больше убеждать и побуждать к действию. А почему перемирие может стать полезным и подобающим обоим городам — ведь вы хотите услышать также про это, — я теперь попробую сказать. 4. Я считаю, что наилучшими и наиболее приемлемыми для родичей и друзей в отношении друг к другу являются такие условия мира, в которых не содержится ни гнева, ни злопамятства, поскольку все искренне простят всем то, из-за чего спорили и за что пострадали. Менее приемлемыми являются те условия, при которых простой народ освобождается от ответственности, а тех, кто совершил несправедливость, принуждают понести наказание и по обычаю, и по закону. 5. Мне кажется, нам подобает избрать наиболее выгодные и благородные условия мира и принять решение ни за что друг другу не мстить. Но если ты, о Тулл, не желаешь замиряться на таких основаниях, но предпочитаешь решать судьбу тех, кто виноват с обеих сторон, судом, знай, что альбанцы готовы, прекратив взаимную неприязнь, пойти и на это. Если же ты способен, наряду с этими условиями перемирия, предложить какие-то другие, лучшие и более справедливые, так поспеши их назвать, и я буду нижайше тебе благодарен».

IX. Когда Фуфетий завершил речь, римский царь, взяв слово, начал говорить: «И мы, о Фуфетий, понимаем, что навлечем на себя тяжелую участь, если будем принуждены к тому — разрешать ссору между сородичами кровопролитием и резней, да и вид жертв при жертвоприношениях перед началом войны не позволяет нам начать сражение. И о нечестивых заговорах фиденян и вейян — а составлялись они против нас обоих — мы проведали пораньше тебя от наших гостеприимцев, которые там находятся. Поэтому мы не окажемся пред врагами беззащитными, мы подготовились к тому, чтобы и самим не претерпеть какого-либо ущерба, и их за козни достойно покарать. И не меньше тебя мы хотим закончить войну без сражения, не силой оружия. 2. Но я подумал, что не нам первым отправлять посольство по поводу перемирия, поскольку не мы первыми и начали войну, — мы защищались от тех, кто ее начал. Но если вы складываете оружие, мы с радостью принимаем ваши предложения и никоим образом не будем перечить при обсуждении перемирия, но согласимся на наилучшие и благороднейшие условия, изгнав из города альбанцев всякую несправедливость и всякое прегрешение, если на самом деле следует называть общими прегрешениями полиса то, в чем был виновен ваш военачальник Клуилий, который и за вас, и за нас получил достойное воздаяние от богов. 3. Так вот, пусть будет отринута всякая возможность обвинения и частного лица, и всей общины в целом, и пусть изгладится память о какой бы то ни было прошлой обиде, как и тебе, о Фуфетий, следует поступить. Но одного этого, то есть раздумий, как бы нам прекратить существующее между нами недоброжелательство, недостаточно. Требуется еще подготовить все для того, чтобы уже никогда более нам не начать войны. Ведь мы собрались не ради того, чтобы отсрочить беды, но во имя того, чтобы избавиться от них. Так вот, о том, какое завершение войны будет прочным и какое именно предложение в нынешних обстоятельствах и нас, и вас и теперь, и в будущем навсегда сделает друзьями, ты, Фуфетий, в своей речи умолчал, я же попробую присовокупить и это. 4. Если альбанцы перестанут завидовать римлянам из-за тех благ, которыми те обладают, обретя их не без серьезных опасностей, и не без упорных трудов (в самом деле, вы, не испытав с нашей стороны никаких обид, ни больших, ни малых, завидуете нам именно потому, что вам мерещится, будто мы счастливее вас), то римляне перестанут подозревать альбанцев в постоянных кознях и остерегаться их, словно врагов; ведь никто не бывает надежным другом тому, кому завидует. 5. Так как же всему исполниться? Только не в том случае, если мы запишем обо всем нужном в тексте договора, и не в том, если и мы и вы поклянемся святынями, ведь они сами по себе на деле — слабая и немощная защита, но лишь в том случае, если мы объединим наши судьбы. Ведь одно только есть лекарство от скорби человеческой, проистекающей от созерцания чужих благ, — это то, чтобы завистники не считали блага тех, кому они завидуют, чужими. 6. А чтобы это произошло, я уверен, римлянам следует объединить с альбанцами все те блага, которыми они обладают сейчас и которые обретут впоследствии, а альбанцам — с радостью принять то, что им дают, и, главное, стать всем — либо большей и лучшей части жителей Альбы — членами общины римлян. В самом деле, ведь сабинянам и тирренам не было выгоды, бросив собственные города, перебраться к нам на житье. Но вам-то, самым близким нашим родственникам, разве это не будет самое выгодное? 7. Если же вы не сочтете верным делом проживать в одном с нами городе, который уже велик, а будет еще больше, но захотите остаться у отцовских очагов, то поступите следующим образом: выберите единый сенат для принятия решений от имени обоих полисов, а первенство отдайте одному из них, который сильнее и может принести пользу более слабому. Я считаю все это оправданным, и, если это осуществится, тогда, я думаю, мы будем крепкими друзьями, населяя же два города, на равных первенствующие, как теперь, мы никогда не придем к согласию».

X. Выслушав это, Фуфетий потребовал время для совещания и, удалившись с места встречи вместе с присутствующими там альбанцами, начал обсуждать, следует ли им принимать предложенное на выбор. Узнав мнение всех, кто там был, и возвратившись, он сказал: «Нам, о Тулл, не угодно покидать отечество и оставлять без попечения святыни, отчие очаги