Что-то страшно мне стало и жутко.

– Ты мне дай свою косу подержать, я на нее посмотреть хочу, – протянула ко мне руки Марена.

Да что ты делать будешь, что за наваждение, никак не проходит.

– Ты кто? – спрашиваю.

– Маарааа. Не помнишь меня? – улыбается так страшно.

Ворон ее с каменного ангела спрыгнул и крадется ко мне. Вот только в размерах увеличивается. Бежать надо, а я пошевелиться не могу, вцепилась в косу и сижу с ужасом на все смотрю.

Вдруг из-за памятника Исмаил выпрыгнул и утащил ворона за могилки. Двинула я «Маре» в лицо древком и побежала. Косу не стала использовать против нее, а вдруг она настоящая, только тоже замороченная.

Мы не сдаемся

Бежала долго, остановилась в степи. Тихо, только ветер гуляет. На горизонте садится красное солнце. Мары нигде нет, Исмаила и ворона тоже. С одной стороны виднеется село, с другой кладбище. Уселась прямо на землю, вокруг заплясали какие-то тени. Страшно. Ушел ли морок или нет, неизвестно. В голове мысли путаются, перед глазами мошки кружатся. Картинка как-то странно перекашивается, словно при головокружении или при сильном алкогольном возлиянии.

Надо сосредоточиться на чем-то, что постоянное, что со мной находится. На платье на свое посмотрела, не помню, в нем была или в чем-то другом. Да и вообще не помню этого платья, босоножки тоже вроде незнакомые, а может быть, и мои. Вот коса вроде моя, они все забрать у меня хотели, и колечко на пальце, такое красивое, я его никогда не снимаю. Вот за это и цепляться нужно.

Села по-турецки, косу поставила перед собой, полотном вниз. Взялась обеими руками за древко, так чтобы кольцо видеть. Завыла на всю степь.

– Морока, морока, уходи далеко, от нашего дома до чужого порога. От нашей веси до степного полесья, где месяц двурогий, перекресток на семи дорогах. Развейся, исчезни, про меня не вспомни. Сними, забери свои путы с ног моих, с рук моих, покрывало сдерни с головы моей, чтобы я увидела, чтобы я услышала. Покажи мне, что от меня скрыто, что мной забыто, что чужими руками перепутано. Дорога, откройся, судьбы дверь вскройся, оковы пали. Морока сгинула, а я теперь свободна. Да будет так, как я сказала. Ключ, замок, язык.

Развернулось кольцо черной змейкой, поползло по моим рукам. Обвило руки вместе с древком. Загорелся вокруг меня огонь. Стоит стеной, никого не пускает, от мороки очищает. По степи не бежит, но и от меня не отходит. Завыл кто-то за стеной огня, забормотал, заплакал, запричитал, просить стал, чтобы впустила и отпустила, отдала и замолчала. Только вместо этого стала я к огню прислушиваться, как он трещит и во все стороны искры разбрасывает, но степь не трогает. И страх у меня вместе с этим пламенем сгорел.

Осело потихоньку пламя, оставив круг пепла около меня. Затих ветер, на небе появилась луна и высыпали горохом звезды. Напротив меня сидел Исмаил и внимательно меня разглядывал.

– Всех разогнала? – спросил волк.

– Не знаю, посмотри, – ответила я.

– Вроде никого не видать, – покрутил он головой и втянул воздух носом.

– Ноги затекли, – сказала я, поднимаясь из пепельного круга. – Мару не видел?

– Видел, на кладбище она. Идем, отведу.

Он побежал предо мной трусцой. Я пошкандыляла за ним, прихрамывая, опираясь на свою косу.

– Ууу, как ноги отсидела, ууу, как больно, – подвывала я.

Навстречу попался какой-то забулдыга, который, вероятнее всего, возвращался с какой-то гулянки. Увидал меня, креститься начал.

– Уйди, старая карга, я еще не пожил, – замахал он на меня руками.

– Сам ты старая карга, – замахнулась на него косой. – Я не к тебе.

Мужик выбросил початую банку с пивом и рванул в сторону села, бормоча себе под нос, что в рот больше ни грамма не возьмет. Я же отправилась на кладбище. Он все бежал впереди, периодически оборачиваясь на меня.

– Беги, беги, а то догоню, – погрозила ему пальцем.

– Агнета, хватит глумиться, пошли быстрей, – позвал меня Исмаил.

– А это точно ты, Исмаил? – остановилась я.

– Морок до конца, что ли, еще не сошел? Я Исмаил, – сказал мне волк.

– Скажи мне что-то такое, что знаем только мы с тобой вдвоем, – велела я.

– Я тебе должен неделю жизни, которой ты рассчиталась с больничным ангелом. Двенадцать часов ты уже отдала. Пойдет?

– Угу, – ответила я и снова пошла за ним.

Зашли на территорию кладбища. Посреди него возвышалось огромное полусухое дерево, которое имело искореженный ствол, словно переплелись в нем несколько деревьев.

– Она там, – кивнул Исмаил на дерево.

– Как там? – удивилась я.

– Когда морок на вас охотники наслали, она сразу закрылась. Защиту поставила какую смогла. Теперь там внутри сидит, выйти не может, – сказал волк.

– Ужас какой. И как ее оттуда достать? – спросила я.

– Я не знаю. Может, она сама как-то выберется оттуда.

– Мара, ты там? – спросила я.

– А ты кто? – услышала я глухой голос.

– Конь в пальто, – ответила я.

– Вытащи меня отсюда, сил больше нет стоять, – ответила она.

– И как я тебя вытащу из этого склепа? Попробуй все силы из этого дерева вытянуть. А мы трухлю с этой стороны разобьем.

– Сейчас попробую, – сказала она.

Дерево сначала стало засыхать, затем чернеть. Я его пнула, но оно не поддавалось.

– Там в сторожке есть лопаты, ломы, топоры. Ворон, передай ключи, – произнесла Мара.

Птица вылетела из веток с ключами в клюве. Я пошла в сторожку, добыла там топор и лопату. Попыталась подкопать, но земля задубела, не пробиться. Топор от дерева отскочил, словно по железу ударила. И поджечь нельзя, она же там сгорит заживо. Исмаил попытался его пробить, но ничего не вышло.

– Не получается? – простонала Мара.

– Нет, – ответила я. – Вот ты забаррикадировалась.

– Посторонись! – услышала я знакомый голос.

Томас в своем бесовском обличье попытался своими лапищами дерево разодрать. Вот только и у него ничего не получилось.

– Тебя где черти носили? – поинтересовалась я.

– Да вот, носили. Не все такие умные, как ты, Агнета, – хрюкнул он.

– Давайте попробуем все вместе, – я протянула руку Томасу и Исмаилу.

Волку пришлось обратиться в человека, и ворон стал крепким стариком. Взялись за руки и стали вокруг дерева ходить, хороводы водить.

– Мара, Марена, по полю ходила, души собирала, в навь провожала. Сама заблудилась, в птицу обратилась. В плен к охотникам попала, а потом сбежала, – пропела я, и мы приложили наши руки к дереву.

Из ветвей выпорхнул черный лебедь. Ударился он оземь и превратился в прекрасную девицу-красавицу Марену. Стоит, трясется вся, руки, ноги растирает. Так