Он грудью пошел на них, но Воробьев кряжист был, могуч, на ногах стоял крепко, хоть и пьяный, и от своего отступать не собирался, не для того шел.

— Нет, ты только посмотри! — обращаясь ко всем, в свидетели их призывая, произнес он уже не так мирно, с визгливой пьяной ноткой. — Нет, ты посмотри, как поворачивает! Выходит, мы с сыном такие-рассякие, а он один хороший! Он с нами дела иметь не хочет! А это ты видал? — Воробьев резко, так что тот отпрянул от неожиданности, выкинул к лицу Севы свою гигантскую ручищу и кукиш показал из корявых мозолистых пальцев. — Ты кого с дерьмом смешать хочешь? Рабочего человека, да? Да тебе за это, знаешь, что?..

— Я прошу не выражаться в моей квартире, — не очень уверенно, с оглядкой, возмутился Кирилл Артемович. — И вообще…

Сева, почувствовав поддержку, решительно обошел гостей, распахнул дверь и крикнул с угрозой:

— А ну выметайтесь по-хорошему, пока милицию не вызвали!

И тут произошло совсем уж неожиданное: Петька заревел от обиды и боли в руке, сдавленной отцовской клешней, а вслед за ним заплакал и пьяный Воробьев. По его грубому, небритому, распухшему от лютого запоя лицу текли слезы, он вытирал их свободной рукой и, всхлипывая, говорил:

— Конечно, мы люди маленькие, нас любой обидеть может… А ты, Петька, не плачь, мы их все одно не хуже. Мы на свои пьем, ни у кого не просим. Это он… он все, — совсем иным жестом, неуверенным, робким, ткнул Воробьев в сторону Севы. — От него все несчастья… Сам деньги с мальца требовал, а сам теперь милицией грозит… Смотрите, какой у меня сын. Побитый весь. А почему? Из-за него…

— Кончай спектакль, — зашипел Сева. — Нас слезой не проймешь!

Не выдержав, шагнула из дверного проема в прихожую Наталья Сергеевна и решительно сказала сыну:

— Закрой-ка дверь, не созывай соседей, не устраивай базара на весь дом. — Потом повернулась к Воробьеву и деловито спросила: — Вы, кажется, в домоуправлении работаете, да?

— Ну, — отозвался тот и шумно шмыгнул носом.

— Вы объясните толком, что произошло. Мы вас внимательно слушаем.

— Да что слушать, — гнул свое Сева. — Не видите, что ли?

— Помолчи пока, — с укоризной сказала мать. — Ты, я вижу, свое сделал. Теперь нам разобраться надо.

— И снова повернула к Воробьеву внимательное лицо.

— Так мы вас слушаем.

Такое обращение растрогало водопроводчика. Он всхлипнул, вытер рукавом мокрое лицо и произнес прочувственно:

— Вы с пониманием… Я, может, и не пьяный вовсе, а голодный…

— Так что все-таки произошло?

— Мама, я сам разберусь. — Сева попробовал втиснуться между нею и водопроводчиком, но мать властно отвела его рукой, и он обидчиво насупился и отвернулся.

— А мы не желаем с тобой разбираться, — ожесточась, крикнул Воробьев и кулаком ему погрозил. — Мы вот с гражданочкой… тихо и мирно. Вы ему кем приходитесь?

— Мать.

— Извиняюсь, — он ногой шаркнул и голову склонил. — Конечно, мать завсегда сторону сына возьмет. Но вы с понятием…

— Давайте короче, — попросил Кирилл Артемович, не желая оставаться безучастным.

— А короче так будет, — взбодрился Воробьев и Петьку подтолкнул вперед. — Сын мой, Петька. Петр, значит. Ученик. Младшенький наш. А старший, извиняюсь, срок отбывает, скоро выйдет. Все чин-чинарем, как у людей. А ваш сынок, значит, этот вот, — опять ткнул он рукой, — обираловку устроил. Я сам, если мне кто… кому сколько не жалко за сделанную, значит, работу… но чтобы требовать — ни-ни! А Сева ваш им: по пятерке с рыла. В месяц. Это с мальцов! Кон-три-бу-ция! Мы ведь тоже с понятием. А вы спросите его: за что? Не, вы спросите.

— За что же ты деньги с ребят брал? — спросила мать, полуобернувшись, но не глядя на сына, не желая видеть его в эту минуту.

— Ну, знаете! — с высокомерным негодованием воскликнул Сева. — Допрос мне здесь учинять? Воспитывать? Раньше надо было! А не смогли, так нечего теперь…

Схватив с вешалки куртку, он ринулся к выходу и выскочил вон, оглушительно хлопнув дверью.

Даже пьяный водопроводчик почувствовал напряженность момента и промолчал, только Петьку по белесой голове погладил заскорузлой ладонью.

— Так за что деньги? — тихо спросила Наталья Сергеевна.

Лицо у нее переменилось, белизна проступила на щеках. И Борис, все время с тревогой наблюдавший не столько за некрасивой этой сценой, сколько за матерью, подошел к ней и взял под руку. Она благодарно глянула на него, но тут же снова повернулась к Воробьеву.

— А ну, Петька? — приказал тот.

— За бодибилдинг, — еле слышно произнес мальчишка. — Но мы сами…

— Силу качать — вот за что, — почти весело пояснил Воробьев. — А я вот без всяких денег — видал? — И он сжал свой могучий кулак так, что суставы побелели. — Любую трубу о колено гну.

— Бодибилдинг — не только сила, но и красота, — пискнул Петька.

— Видал? — удивился Воробьев. — Вон чего им в башку вбил. А в песне как поется? Не родись красивой, а родись счастливой. Понял, нет?

— Сколько же он всего взял с вашего сына? — спросила после некоторого замешательства Наталья Сергеевна.

— А это все подсчитано… — деловито начал Воробьев и полез свободной рукой в карман. Но тут сын норов проявил.

— Мы сами Севу просили заниматься! И деньги сами давали! Добровольно! — выкрикнул он отчаянно.

— Сева даже в долг разрешал.

Однако железная рука отца так сдавила его запястье, что он застонал и слезы сами полились из глаз.

— Не мучьте ребенка, — строго сказала Наталья Сергеевна. — Отпустите сейчас же.

— Подсчитано, как же, — словно не слыша, продолжал водопроводчик и протянул бумажку, однако сына отпустил.

Наталья Сергеевна взяла листок, но без очков не смогла прочесть ничего.

— Ровно двадцать пять рубликов, — с готовностью подсказал Воробьев, видя, как ока щурится подслеповато. — Они же еще в том году начали это, как его… В долг, говорит, разрешал. А зачем тогда воровать? Мой оголец последнюю десятку хотел спереть. Я его, конечно, поучил, как следует. А уж вы конпен… конпен… конпенсируйте, — с трудом выговорил он. — Тогда