Султан Абдул-Хамид II немедленно вызвал к себе Кумбари. Для правителя страны землетрясение таило в себе одновременно как опасность, так и возможность. С одной стороны, землетрясение – как и непредвиденное астрономическое событие в период раннего Нового времени – могло спровоцировать политический кризис: что, если общество потеряет доверие к султану-защитнику? С другой – землетрясение давало отличную возможность продемонстрировать международному сообществу силу османской науки, а жителям Константинополя – преимущества модернизации. Исходя из этого, Абдул-Хамид приказал Кумбари подготовить обстоятельный доклад о причинах землетрясения{415}.

Кумбари родился в 1827 г. в Константинополе в греческой семье и был достаточно типичным представителем нового поколения османских ученых-модернизаторов. Он изучал математику в Афинском университете, затем продолжил образование в Париже. К моменту возвращения в Константинополь в 1868 г. он был знаком со всеми последними достижениями в области сейсмологии. В подготовке доклада Кумбари помогал еще один физик греческого происхождения Деметриос Эгинитис. В течение следующих четырех недель двое ученых путешествовали по Османской империи на пароходе, предоставленном самим султаном. Они оценивали ущерб в разных районах страны, изучали развалины и делали фотографии, пытаясь определить направление ударных волн и, следовательно, местонахождение эпицентра землетрясения. Они также собирали отчеты местных метеостанций и опрашивали очевидцев. Кроме того, они обратились к международному сообществу с просьбой прислать им данные сейсмологических наблюдений. Коллеги – даже из таких дальних мест, как Париж и Санкт-Петербург, – откликнулись и передали нужные сведения по электрическому телеграфу.

Заключительный доклад, представленный османскому султану и одновременно опубликованный в престижном французском научном журнале, содержал одно из самых детальных исследований землетрясений на тот момент. Хотя на тот момент у сейсмологов еще не было полностью разработанной теории тектоники плит, благодаря последним достижениям в физике и химии сформировалось понимание, что землетрясения вызываются движением земной коры. Опираясь на обширные сейсмические данные, Кумбари при помощи коллег составил карту региона вокруг Константинополя с указанием направления ударных волн, которые двигались с севера на юг. Удалось также определить, что землетрясение было вызвано трещиной в земной коре под Мраморным морем недалеко от Константинополя. В конце своего доклада Кумбари и Эгинитис предупредили о том, что в будущем в столице следует ожидать и других подобных землетрясений. «Геологическая эволюция» региона далека от завершения, заключили они{416}.

Как и в царской России, наука в Османской империи формировалась в мире капитализма и войн – и была разрушена тем же миром. Когда началась Первая мировая война, османский султан решил присоединиться к блоку Центральных держав во главе с Германией. Учитывая бесспорную промышленную и военную мощь Германии в тот период, это казалось довольно разумным решением. Многие в стране надеялись, что немцы помогут ускорить научное и промышленное развитие Османской империи. Как с энтузиазмом заявила одна турецкая газета, «нам нужен батальон учителей… мы должны внедрить у себя немецкую систему образования, немецкие экономические идеи, немецкую дисциплину и порядок». Германия действительно прислала своему союзнику «батальон учителей». В 1915 г. в Константинопольский университет прибыла группа немецких ученых, которую возглавлял химик Фриц Арндт, ранее работавший в Университете Бреслау (современный Вроцлав). Как и российский царь, османский султан питал надежду, что современная наука и технологии помогут его империи одерживать победы на полях сражений{417}.

Но науке было не под силу справиться с теми военными испытаниями, через которые пришлось пройти Османской империи, зажатой в тисках державами Антанты – Великобританией, Францией и Россией. В ноябре 1918 г. (к тому времени Арндт и другие немецкие ученые давно бежали из страны) британские войска вошли в Константинополь. Это ознаменовало собой начало конца Османской империи: по окончании Первой мировой войны империю разделили на части, а в 1922 г. был низложен 36-й и последний султан Мехмед VI Вахидеддин. После распада Османской империи на Ближнем Востоке началась новая эра конфликтов – но об этом речь пойдет чуть позже. В следующем же разделе мы продолжим исследовать историю химии и физики в XIX в. через призму взаимосвязи между наукой, национализмом и войнами. На этот раз мы перенесемся в Британскую Индию.

III. Наука о волнах в колониальной Индии

Джагдиш Чандра Бос весь день настраивал свое оборудование в лондонском Королевском институте, где вечером ему предстояло выступить с лекцией об электромагнитном излучении. Королевский институт, основанный еще в 1799 г., был одной из ведущих научных организаций Великобритании в XIX в. Именно тут сделали себе имя многие знаменитые ученые Викторианской эпохи. И вот теперь, в январе 1897 г., более 500 ведущих британских интеллектуалов собрались в этом зале, чтобы увидеть, как Бос – первый индийский ученый, приглашенный для выступления в Королевском институте, – будет демонстрировать силу того, что он называл «электрическими лучами»{418}.

Свою лекцию Бос начал с генерации коротких электрических разрядов путем включения и выключения гальванического элемента, подсоединенного к индукционной катушке. «Для вспышки излучения, требуемого для эксперимента, достаточно одной искры», – заметил Бос. Затем он напомнил аудитории, что «электрические лучи», или радиоволны, как мы их теперь называем, невидимы, поскольку «наши глаза не способны видеть возникающие при этом волны». Но как же тогда убедиться в их существовании? Бос указал на небольшое устройство, стоявшее перед ним на деревянном столе: это был радиоприемник, который он сконструировал в своей индийской лаборатории. Эта «исключительно чувствительная» машина, объяснил он, позволит обнаружить «электрическое излучение». Затем Бос приступил к демонстрации своего устройства в действии. Эксперимент был простым, но ученым Викторианской эпохи он показался чем-то невероятным. Когда Бос включил радиопередатчик, в радиоприемнике на другом конце лекционного зала зазвенел звонок{419}.

Бос красочно описал «эфирное море, в которое мы все погружены… и которое пребывает в постоянном возбуждении в форме разнообразных волн». Далее он нарисовал головокружительную картину физической вселенной за пределами наших чувств, которая состоит из различных частей электромагнитного спектра – от радиоволн и инфракрасного излучения до видимого света:

По мере того как эфирная волна повышает свою частоту, мы на короткий миг испытываем ощущение тепла. Когда волна становится еще чаще, начинают реагировать наши глаза: ее первым признаком является проблеск красного света… Но с дальнейшим увеличением частоты наши органы восприятия полностью нас подводят, и в нашем сознании наступает полнейший пробел. Кратковременная вспышка света сменяется сплошной тьмой.

Хорошо осознавая важность собственных слов, Бос завершил лекцию призывом преодолеть разрыв между европейским и индийским научным миром. Он выразил искреннюю надежду, что «в недалеком будущем не станет отдельных Запада и Востока, но возникнет единый Восток и Запад, где каждый будет вносить свой вклад в общее дело по расширению границ наших знаний и созданию разнообразных благ, которые из этого проистекают». Публика поднялась со своих мест и разразилась аплодисментами, готовая последовать за этим загадочным индийским физиком в таинственный мир электромагнетизма{420}.

Бос проделал долгий путь, прежде чем подняться на кафедру Королевского института. Он родился в 1858 г. в Британской Индии, в небольшом городке к северу от Дакки на территории современного государства Бангладеш. Его отец, работавший на колониальное правительство в судебном магистрате, отдал сына в местную бенгальскую школу, где тот и учился до 11 лет. В те времена у местного населения было мало возможностей получить научное образование, не говоря уже об углубленном изучении физики. Британцы не поощряли вовлечения колониальных подданных в какую бы то ни было научную деятельность. Сэр Альфред Крофт, директор департамента народного просвещения в Бенгалии в годы учебы Боса, без малейшего стеснения заявлял, что индийцы «по своему темпераменту непригодны для овладения точными методами современных наук». Это было одним из типичных проявлений расизма, с которыми приходилось сталкиваться индийским ученым при британском правлении{421}.

Не получив поддержки со стороны колониальной администрации, группа индийских интеллектуалов решила взять дело в свои руки. Эту кампанию возглавил Махендралал Саркар (Сиркар), состоятельный бенгальский врач и активный борец за доступность научного образования для индийцев. В 1876 г., потратив почти 10 лет на привлечение политической и финансовой поддержки, Саркар основал в Калькутте