– Тогда я вас развлеку, – сказал Бенкендорф. – Презабавный случай. Касается Чарторыйского. Что-то надо делать, а никто не знает, что именно.

Супруги оживились. Они рады были на время оставить мысли о великом князе и послушать невинную сплетню.

– Итак, князь Адам долго оставался холостым. По причинам, вам хорошо известным.

Александра Федоровна укоризненно взглянула на шефа жандармов. Стоит ли ворошить прошлое? Да, Чарторыйский долгие годы был трагически влюблен в супругу покойного Ангела – Елизавету Алексеевну. Но даже намека на бесчестье в императорской семье не допускали. К тому же Бог наказал Елизавету очень сурово, сначала отняв дочерей, потом красоту, душевное и физическое здоровье. Наконец, самою жизнь. В свои последние дни она воистину была мученицей, кротко перенося путешествие за останками мужа в столицу.

– Короче. – Бенкендорф откашлялся. – В семнадцатом году он таки решил жениться. Превыгодно. На Анне-Софии Сапеге, дочери Антона Сапеги, одного из адъютантов Бонапарта. Хорошенькая, кареглазая белочка. Совсем ребенок…

– Да вы садитесь, – обеспокоилась царица.

Вот дом, где его охотно усаживали! Бенкендорф примостился на кресло рядом с диваном.

– Но в нее, вот незадача, был влюблен другой адъютант, Людвиг-Михал Пац, за которого девицу и хотели отдать, пока не нашелся такой солидный жених. Адаму было уже сорок семь. Пац лет на пятнадцать моложе, и, конечно, с невестой у них все было слажено. Она предпочитала пана Михала. Жених озлился и вызвал Чарторыйского на дуэль. Сдуру бабахнул первым – молодой, кровь горячая. Слегка ранил противника в руку. Того увезли срочно бинтовать, и он не разменял выстрел. Бедняга Пац вторично вызвал его уже после свадьбы, но цесаревич Константин запретил дуэль. Так и живет пан Михал с неоконченным делом. А князь Адам породил пятерых детей, точно все в порядке.

– И что? – император насупил брови. – Вы же знаете мое отношение к дуэлям. Это варварство. В них нет ничего рыцарского. Мой брат поступил правильно, запретив…

До него не сразу дошел смысл сказанного.

– Он что же, одиннадцать лет держит бывшего жениха своей супруги под угрозой выстрела?

– Причем необязательно своего, – уточнил Александр Христофорович, лучше Никса разбиравшийся в тонкостях дуэльных традиций. – С того момента, как Пац выстрелил, а Чарторыйский – нет, последний как бы имеет право на жизнь своего противника. Вот почему опытные дуэлянты предпочитают оставить первый залп врагу, выдержать пальбу по себе, а потом подозвать его к барьеру и хладнокровно метить почти в упор. Фактически расстрелять, сир.

Шарлотта тоже нечто сообразила.

– То есть он живет одиннадцать лет с женщиной под угрозой убийства ее жениха? И она рожает ему детей?

– Каков подлец! – выдохнул император.

– Ну, мы всегда знали князя Адама за подлеца, – примирительно сказал Бенкендорф. – Но пришла пора положить конец истории. Пац все-таки кое-как нашел себе пару. Нельзя его винить, прошло много лет. Но он не может создать семью, пока старое дело не улажено. Не станут же близкие люди жить в вечном страхе, что их мужа и отца в любой момент могут…

– Но что же делать? – в ужасе воскликнула Александра Федоровна, уже проникшаяся сочувствием к несчастной паре и нарисовавшая в голове романтическую картину в духе новейших готических ужасов.

– Разрешить и даже потребовать дуэль, – заявил Александр Христофорович со всей доступной ему строгостью в голосе.

– Я на это никогда не пойду, – возмутился Никс. – Наши законы запрещают…

Бенкендорф придвинул кресло.

– Тут вот в чем выгода, – начал рассуждать он. – Польское общество любит, когда закон отступает перед правилами чести. Закрыв глаза, вы вызовете к себе большую симпатию. В то время как цесаревич, столько лет запрещавший Пацу смыть с себя грязь нанесенного оскорбления и фактически покрывавший насильный брак, еще больше потеряет во мнении подданных.

Никс задумался.

– Все-таки не могу, – наконец сказал он. – Это неправильно, должен быть какой-то другой выход.

«Да какой выход?!» – чуть в один голос не взвыли императрица и шеф жандармов.

– Нет выхода. Человек не может жениться. Он ваш подданный.

– Я могу гласно ему разрешить.

– Это изменит ситуацию только в вашем воображении, – очень жестко сказал Александр Христофорович. – Пац может хоть три раза венчаться, но по законам чести останется должен князю Чарторыйскому. Сам виноват. Нечего было торопиться.

– А вы, – подавила страх государыня, – участвовали в подобного рода делах? Вы их одобряете?

Как не участвовать, в его-то годы? Прошлое царствование – Шуркина молодость – того требовало.

– Нет, мадам, – сказал он. – Одобрять тут нечего. Свет требует у людей защитить то, что у самого этого света отсутствует. Дуэль – не выяснение отношений между противниками. А каждого из них с окружающим обществом. Не более. Поскольку тут, в Польше, общество безголовое и требовательное одновременно, беднягу Паца сомнут. Он и так уже более десяти лет ни в один порядочный дом не принят…

– Это ужасно, – заключила императрица. – Надо ему пособить. Но один человек у нас уперся, – она обернулась к мужу.

– Я не могу разрешить то, что противно моему естеству, – бросил Никс.

– Можно не разрешать, – молвил Александр Христофорович. – Пусть выедут из Варшавы. Стреляются. Полиция Паца как бы не поймает. А вот Чарторыйский, вероятно, понесет наказание. Что опять же нам весьма выгодно.

– Как бы, как бы, – передразнил государь и посмотрел на обоих собеседников тяжелым взглядом. – Вы понимаете, на что меня подталкиваете?

– На спасение ни в чем не повинного человека, – торжественно заявила жена. – Ты не можешь отказаться.

* * *

Александр Христофорович оставил августейшую чету очень довольный собой. Конечно, ему предстоит серьезная выволочка от государя: зачем пришел да такое рассказал при супруге? Если бы не она… Но дело того стоило.

Теперь предстояло объяснить пану Пацу, что его единственный выход из скользкой ситуации – новый вызов. Красивая комбинация в три хода уже рисовалась в голове у шефа жандармов. Но сам ездить он устал, да и не по чину. К пану Михалу отправился его дальний родственник Яворский, давно обретавшийся на русской службе и нарочно принятый в III отделение для польских дел.

Он объяснил ошалевшему «жениху» уже непонятно какой панны, что ему следует раздуть пламя старой вражды. Ибо отобравший когда-то его невесту злодей Чарторыйский намерен с ней развестись и отрешить ее детей от наследства под тем предлогом, тут эмиссар понизил голос, что они на самом деле не его дети, особенно старший Витольд, а прижиты от прежнего жениха.

– От меня? – ужаснулся Людвиг-Михал. – Но я много лет просил его высочество разрешить мне дуэль. Я влеплю этой старой сволочи свинец между глаз. Совсем из ума выжил. Сколько можно измываться над бедной Анной-Софией?

Ему дали почувствовать, что новый государь все понимает и что самому Пацу за его многолетние страдания будет прощено – его не станут ни ловить, ни хватать. Если он, конечно, не убьет Чарторыйского, а лишь ранит.

– Вам следует скрыться с места поединка и удалиться в свое имение. За вами не пошлют. После коронации, когда император уедет, можете вернуться и жениться, на ком пожелаете.

– А Чарторыйский? – не без опаски молвил Пац, привыкший за последние годы оглядываться даже на собственную тень.

– О! С ним многое может произойти. Ведь именно он – виновник всего, что случилось. Такого государь прощать не намерен. Возможно, он будет в крепости. Возможно,