полный возврат к старому порядку был уже невозможен. Восстановленные Бурбоны должны были дать народу «конституционную хартию», и, когда Карл X попытался королевскими ордонансами изменить конституцию, он за это поплатился тро­ном: июльские дни 1830 года напомнили Европе, что во Франции не разучились бороться с деспотизмом.

В изданной королем Людовиком XVIII конституционной хар­тии (4 июня 1814) было установлено, что все граждане «исповедуют свою религию с одинаковой свободой и получают для своего культа одинаковое покровительство»; но тут же было прибавлено: «...одна­ко римско-католическая апостольская религия есть государственная религия; только служители римско-католической церкви и пастыри других христианских исповеданий получают свое содержание из государственной казны». Установленное этою статьей начало гос­подствующей церкви было направлено против всех некатоликов, но заключительная часть имела в виду только евреев. Еврейскому духо­венству, которое посредством наполеоновских консисторий было втя­нуто в сеть государственных учреждений, отказали в содержании от казны не из соображений финансовых, а религиозных: восстановленные Бурбоны хотели этим доставить иудаизм в разряд только терпимых религий, хотя это явно противоречило принципу «одинакового покровительства для всех культов». Но не эта оговорка в хартии, в общем утверждавшей равноправие, озабочивала французских евреев в первые годы Реставрации. У них была более серьезная забота. Над головою эльзасцев, т. е. двух третей французского еврейства, висел дамоклов меч в виде «позорного декрета» 1808 г., установившего на десятилетний срок ряд тяжелых правовых ограничений для евреев (том I, § 23). Срок истекал в 1818 г., и от правительства с законодательными палатами зависело продлить или прекратить исключительное положение. В Эльзасе уже велась агитация в пользу продления действия карательного закона. Генеральные советы рейнских департаментов посылали в Париж донесения, что они опасаются серьезных экономических осложнений, если с евреев будут сняты ограничения, если будет восстановлено их право взыскивать долги с крестьян и помещиков, свободно торговать и селиться где угодно. Завязалась полемика и в печати. Послышались голоса сословной и национальной вражды, слабо откликнулась защита. Еврейские публицисты выступали с возражениями в периодическом издании «L’israélite français» (1817—1818), органе парижской центральной консистории и главного раввина Авраама де Колонья. Они доказывали, что в последнее время среди евреев все более распространяются почетные профессии вместо прежних кредитных операций и мелкой торговли, вызвавших издание декрета.

В начале 1818 г. вопрос о продолжении суспенсивного декрета предстал перед законодательными палатами. В двух заседаниях палата пэров обсуждала петиции одного маркиза-помещика и одного городского мэра, требовавших возобновления репрессивного декрета «ради обуздания ростовщичества евреев». Виднейшие члены палаты высказались против петиций, доказывая несовместимость наполеоновского декрета с основными законами: пусть общий закон карает всех лиц, взимающих незаконные проценты по ссудам, но нельзя устанавливать особый закон для целой группы граждан на том основании, что в их среде попадаются ростовщики. Один пэр воскликнул: «Подобные петиции должны быть направлены в судебные, а не в законодательные палаты». И два раза палата пэров вотировала переход к очередным делам. Этим вопрос о старом декрете был предрешен. Так как 17 марта 1818 года, когда кончился десятилетний срок, декрет не был возобновлен, то его действие само собою прекратилось, и снова вступил в силу акт о повсеместном равноправии евреев во Франции.

По этому поводу парижская центральная консистория издала «пастырское послание» к эльзасским евреям, с которых отмена декрета сняла клеймо бесправия (29 апреля 1818). Послание, написанное по-французски, но предназначенное к прочтению в синагогах на понятном народу языке[26], представляло собою проповедь на библейский текст: «Остаток Израиля не будет делать несправедливости». Консистория увещевала эльзасцев воздерживаться от предосудительных кредитных операций и приветствовала решение многих еврейских кредиторов отсрочить взыскание долгов с христиан. «Не забывайте, что предосудительное поведение некоторых среди вас дало оружие в руки наших преследователей и внушило злонамеренным людям мысль делать всю еврейскую массу ответственною за проступок одного. Не забывайте, что на вашем горизонте появилась грозовая туча, что с вашей стороны сверкнула молния, поразившая своим пламенем прочих евреев!» Неискренними могли казаться в этом послании такие фразы, как, например: «Трон Бурбонов недоступен всякой несправедливости и нарушению основного закона», — фразы, странно звучавшие в устах, еще недавно льстиво славивших Наполеона[27]; однако налицо был факт: конституционная хартия Бурбонов сохранила равноправие евреев, нарушенное декретом Наполеона.

Спустя 12 лет французские евреи дождались другого торжества права: Июльская революция устранила последний остаток неравенства, неравенство иудейства с другими вероисповеданиями. В заседании палаты депутатов, 7 августа 1830 г., обсуждались изменения тех пунктов прежней конституции, которые касались свободы религиозных культов. Было решено исключить начало упомянутой выше статьи о том, что католичество есть государственная религия, а во второй ее части («Одни только служители римско-католического и других христианских культов получают содержание от казны») исключить слово «одни только» (seuls), для того чтобы оставить еврейскому духовенству возможность впоследствии добиться прав государственной службы.

Эта возможность очень скоро наступила. Либеральное правительство Луи-Филиппа решило провести в парламенте дело равноправия религиозных культов. В заседании палаты депутатов, 13 ноября 1830 г., с таким предложением выступил представитель министерства просвещения и исповеданий, Мерилу (Merilhou). Он указал на необходимость устранить противоречие в статье конституции, в которой одна часть гласит о «равном покровительстве» всем культам, а другая устанавливает казенное содержание только для духовенства христианских исповеданий. Он убеждал палату завершить освободительное дело Национального собрания 1789 года: «В эпоху, когда большинство соседних наций находятся еще в этом отношении (еврейском вопросе) под властью средневековых предрассудков, докажите, что почин великих и благородных идей в законодательстве принадлежит всегда нашему прекрасному отечеству». Предложение правительства гласило: «Начиная с 1 января 1831 года служители еврейского культа получают содержание от государственной казны». Палата назначила комиссию для рассмотрения вопроса, и 2 декабря докладчик ее защищал перед палатою депутатов предложение правительства, доказывая, что в данном случае важна не денежная поддержка (65 тысяч франков в год), а нравственная санкция закона, уравнивающего в правах «древний израильский культ, связанный столькими узами со всеми ветвями христианства». Горячие прения происходили по этому поводу в заседании палаты депутатов (4 декабря). Выступил ряд ораторов против проекта. Один говорил, что было бы оскорбительно для христианской церкви ставить ее рядом с синагогой; другой доказывал, что справедливо вознаграждать католическое духовенство, так как этим возмещают ему потери от конфискации церковных имений во время революции, между тем как евреи не пострадали; третий лукаво убеждал раввинов сохранить «привилегию» неполучения жалованья от казны, которая превращает священника в чиновника. Убедительнее были речи сторонников проекта. Радикальный депутат Сальверт, защищая евреев от упрека в недостатке патриотизма, напомнил палате о факте, который должен был ее интересовать в те дни, когда в Варшаве