— Зачем это? — спросил я у сартипа. — Я ведь никуда не сбегу.

Но он знаком приказал мне молчать. После этого меня вывели на улицу и повели по лагерю. Шел я в своих кандалах довольно медленно, поэтому смог оценить общее настроение. В лагере царило настоящее ликование, никто даже не смотрел на меня. Персы праздновали полную и окончательную победу над своим старинным врагом туркменом.

Наконец мы добрались до шатра Зили-султана. Тут конвой остановился, и сартип сам ввел меня внутрь. Зили-султан сидел в высоком кресле и смотрел куда-то в сторону. Я надеялся, что сейчас меня избавят хотя бы от колодок, которые за короткий путь успели натереть мне ноги, но ничего подобного не случилось. Я так и остался стоять перед принцем скованный.

— Добрый день, ваше высочество — сказал я светски, как будто мы сидели в каком-нибудь европейском салоне, где все равны — и русский офицер, и персидский принц. — Вы не могли бы объяснить мне причину столь строгих мер?

— Причина простая: вы предатель, господин Загорский, — отвечал Зили-султан, по-прежнему не глядя на меня.

Я помолчал несколько секунд, как бы осмысливая сказанное, а на самом деле прикидывая линию защиты.

— Я мог бы оскорбиться, ваше высочество. Все-таки я русский офицер и…

— Повторяю еще раз, вы предатель и изменник, — холодно выговорил Зили-султан и наконец взглянул на меня суженными от ненависти глазами. — Вы втерлись ко мне в доверие для того, чтобы выдать меня туркменам.

Я усмехнулся.

— Как вам в голову пришла эта оригинальная мысль, ваше высочество?

— Мысль вовсе не оригинальная, — отвечал принц. — Об этом сказал мне полковник Олдридж.

Вот тут, признаюсь, на пару секунд я растерялся.

— Этого не может быть, — сказал я. — Он не мог этого сказать.

— Почему? Потому что вы хотели и его выдать туркменам?

— Это была военная хитрость, — начал было я, но Зили-султан опять меня перебил.

— Прекрасная военная хитрость. Вот только со мной она не удастся. Я не так прост, как этот осел Олдридж. Я выведу вас на чистую воду.

Осел Олдридж? Вот как он называет своего английского союзника! Интересно, какими же эпитетами он наградит вашего покорного слугу?

— Ваше высочество, если вы соизволите дать мне одну минуту, я вам все объясню…

— Я не дам вам ни минуты, ни полминуты. Вы были изобличены как шпион, вас будут судить как шпиона и как шпиона же казнят.

Ах, вот оно что… Похоже, эндерун, что-то знающий о моей миссии, поделился своими сведениями с Зили-султаном. Ах, если бы знать, кто и что тогда подслушал в нашем разговоре с Гирсом!

Я улыбнулся — независимо и нахально.

— Ваше высочество, мы оба помним, что сказал вам шахиншах перед нашим отъездом. Если с моей головы упадет хоть волос…

Он неожиданно засмеялся.

— Я готов принять на себя гнев царя царей.

Я посмотрел ему прямо в лицо и все понял. Принц не боится шаха, потому что сам готов им стать. После сегодняшнего триумфа он решился пойти на столицу и захватить там власть. А я, вместо того, чтобы, загоняя лошадей, мчаться в столицу, стою перед узурпатором в кандалах. Удачное завершение миссии, нечего сказать!

— А если ваш поход на Тегеран провалится, что вы скажете шаху? — я решил, что нет смысла скрываться и играть в поддавки.

— Если мой, как вы его называете, поход сорвется, о такой малости, как вы, никто даже и не вспомнит. Но вы не беспокойтесь, мой поход не провалится.

— Россия предъявит вам ноту — сказал я холодно. — Моя казнь может стать кáзусом бéлли[12]. Вы готовы воевать с самой большой империей в мире?

— Россия ничего мне не предъявит, — отвечал будущий шахиншах. — Хотя, само собой, вы не туркменский шпион, а российский. Кто еще мог знать, что англичане снабдили меня пулеметом Максима?

Черт побери, но откуда он знает о том, что знаю я… Но тут перед глазами моими возник земляной зиндан, где мы сидели с полковником, и я услышал свой собственный крик: «У Зили-султана есть страшное оружие — пулемет». Да, я кричал это по-тюркски, кроме одного слова — машинган. И вот это одно-единственное английское слово разобрал полковник и донес принцу. Ну, а тому уже не составило трудности понять, откуда растут ноги.

Зили-султан между тем продолжал.

— Не знаю, насколько важна ваша персона для российского правительства. Но это и не важно. Как только я приду к власти, я разорву с Россией дипломатические отношения. Кроме того, самой большой и могучей страной является Британская империя, над которой, как известно, не заходит солнце. Британия будет на моей стороне, и Россия не осмелится ничего предпринять против меня.

Следовало признать, что некоторый здравый смысл в его речах присутствовал. Что ж, если запугать нашего славного принца не удалось, я решил сблефовать.

— Вы, конечно, можете меня убить, — заметил я, — но взять власть вам все равно не удастся. Мой слуга уже мчится галопом к шахиншаху, и он расскажет о вас все. Пока вы доберетесь до столицы, шах успеет подготовиться.

Зили-султан растянул усы в улыбке.

— Ваш слуга? Этот, как вы его там зовете — Ган-цза-лин, кажется? Увы, мой добрый друг, он никуда не мчится.

Принц хлопнул в ладоши, и в шатер втолкнули Ганцзалина — он был в таком же плачевном виде, что и я, то есть в кандалах и наручниках.

— Простите, хозяин — сказал он, не поднимая глаз, — я оплошал.

Черт возьми! А где Элен, что они сделали с ней?

— Кстати, о вашей английской мисс — сказал принц. — Мы посадили ее под домашний арест — уж больно была деловита. Но вкус ваш мне нравится. Когда я стану шахиншахом, я, может быть, возьму эту птичку к себе в эндерун — пусть ублажает меня своими английскими песнями.

— Я бы не советовал — сказал я, — эта птичка может быть очень ядовита. Вы костей не соберете после встречи с ней, ваше высочество…

— Вы в самом деле наивны, как дитя, — покачал головой принц. — Впрочем, вас это не извиняет и уж подавно вам не поможет. Конечно, я мог бы оставить вас пожить еще немного, чтобы вы увидели мой триумф, но вы обременяете меня. Несмотря на свою наивность, вы изобретательны, как шайтан, и столь же опасны. Я мог бы казнить вас прямо тут, но, боюсь, весть об этом достигнет ушей шаха раньше, чем мои победоносные войска войдут в столицу. Мне не хотелось бы огорчать отца смертью его любимца, у него