останусь еще на одну ночь, а потом съеду.

То, что Смит похозяйничал в моей комнате, было очевидно: ящики комода открыты, привезенные мной газетные вырезки исчезли, хотя фото прадеда еще торчало под рамкой зеркала. Несмотря на усталость, мне не сиделось в четырех стенах, и я спустился в то кафе возле гостиницы, где впервые повстречался со Смитом. Там было людно и как всегда накурено. Я сел на стул у барной стойки.

Бармен узнал меня, с улыбкой кивнул и спросил, подать ли мне, как обычно, «Пеллегрино». Я сказал «нет» и заказал чистый скотч. Подняв стакан к губам, вдохнул терпкий аромат напитка. Поставил его обратно. Мне отчаянно хотелось «накатить». Еще не меньше минуты я созерцал стакан, потом снова взял его. Вереница образов прошлого пронеслась перед глазами: пьяные шатания по улицам района, драки, в которых я был настолько проспиртован, что не чувствовал боли, провалы в памяти… Я поднес виски к губам, почувствовал его теплый вкус, разум метался: да – нет – да – нет! Потом я вспомнил, как обнимал Аликс, когда ее мучили кошмары, и как она рассказывала мне о своей матери, а я ей о своем пьянстве, и ее это не отпугнуло. Затем я вспомнил о своей работе, о должности преподавателя, висевшей теперь на ниточке, о том, каким трудом она мне досталась. Я вспомнил о своих прошлых отношениях с действительно хорошими женщинами, которых я бросил, или они бросили меня из-за моего пьянства, вспомнил, как выполз из мусорного бака после большой пьянки, последней на данный момент…

Я отставил стакан и попросил бармена убрать его. Вместо этого я заказал панини, хотя не был голоден. Чувствуя, что опасность еще не миновала, я быстро поел и убрался оттуда.

На улице я нанял такси. Я понятия не имел, где находится церковь Святого Якова или виа Бернардо Русели, но шофер знал.

Комната находилась в цокольном этаже церкви. Они всегда располагаются в подвалах. Здесь была школьная доска и деревянные стулья с конторками, как в начальных классах. Оказалось, это действительно помещение воскресной школы, но такая обстановка могла быть где угодно: в Нью-Йорке, Бойсе, Флоренции. Все собрания «анонимных алкоголиков» похожи друг на друга, это отличалось лишь тем, что собравшиеся говорили по-итальянски. Их было около десяти, молодых и старых. Я сел, и после каждого выступления мое сердце начинало учащенно биться при мысли о том, что я могу и должен буду сказать – как близок я к пьянству – но не мог ни пошевелиться, ни произнести что-нибудь. Я словно смотрел какой-нибудь плохой голливудский фильм: чувак выпивает в баре второй, третий, четвертый стакан, потом, шатаясь, бредет по улице сам не зная куда, просыпается с похмелья, ничего не помня и ненавидя себя… а в главной роли – я сам. Я содрогнулся и стал слушать выступавшую женщину, которая рассказывала, как ее из года в год понижали в должности, пока не уволили совсем. Потом другая рассказывала о своем распавшемся браке и плакала. Знакомые истории.

Я вцепился в сиденье своего стула так, как будто от этого зависела моя жизнь, мне хотелось сбежать из этой церкви к чертовой матери, найти какой-нибудь бар и напиться. Но тут я встретился глазами с какой-то женщиной, которая покивала мне и мило улыбнулась, словно говоря: все будет хорошо, ты справишься. У меня не было такой уверенности, но этот мимолетный контакт помог мне вспомнить, что привело меня сюда. Следующим заговорил тощий, как тростинка, парень, выглядевший на пятьдесят, хотя он сказал, что ему тридцать восемь – всего на год старше меня. Он поведал о двадцати годах пьянства и наркотической зависимости и о том, что уже два года как избавился от всех этих напастей. Все аплодировали, и я тоже: так хлопал, что руки заболели.

После этого другой мужчина почитал из Большой Книги, которую я когда-то знал наизусть, хотя теперь мою память имело смысл освежить, пусть даже на итальянском. После собрания все пили кофе, и я разговорился с сексуальной пятидесятилетней итальянкой, дважды разведенной, как она сказала. Я пожаловался ей, что никогда не делал в жизни решительного шага, а она заявила, что мне и не нужно, а потом пригласила меня к себе. В иное время я бы непременно согласился, но не теперь. Настолько я был предан женщине, которую только что оттолкнул от себя, и может быть, навсегда.

69

Обогнув Смита, я рухнул на единственный удобный стул в его номере.

– И ты тоже здравствуй, – сказал он.

– Не заводись. Я вернулся в Париж раньше чем через сутки и почти не спал.

– Тут лететь всего час, – ответил он, – и я тебя не заставлял.

– Час и сорок минут, – поправил я рассеянно, все еще прокручивая в голове вчерашний разговор с Александрой. – Ну, к делу.

– Сперва съешь что-нибудь. Есть булочки, сыр и кофе.

Я устал, был эмоционально истощен и умирал от голода, поэтому меня тронуло предложение Смита, сам бы я не решился попросить поесть. Пока я ел булочку и пил кофе, Смит курил сигарету и ждал.

– Знаешь, я, кажется, отказался от самой любимой женщины ради всего этого, – произнес я вслух то, что вовсе не собирался говорить.

– Все мы идем на жертвы, – ответил Смит. – Я тоже многим пожертвовал.

Мне не хотелось снова состязаться с ним, но я не удержался от замечания, что его жертвы – это часть его работы, залог продвижения по служебной лестнице, а мои жертвы сугубо личные.

Смит покачал головой и с такой силой ткнул сигаретой в пепельницу, что та чуть не опрокинулась.

– Это не входит в мои служебные обязанности.

– Что ты имеешь в виду?

Смит посмотрел на меня, потом в сторону, затем снова мне в глаза.

– Я аналитик криминальной разведки, исследователь, – он сделал паузу, – а не офицер полиции. В Интерполе такой должности нет. Наша работа состоит в том, чтобы собирать информацию о преступлении и передавать ее в те страны, которые сотрудничают с Интерполом.

– Погоди… Значит, у тебя тут нет никаких полномочий?

Он медленно кивнул. Так вот в чем она, его тайна, о которой я догадывался.

– А в Интерполе знают, чем ты занимаешься?

Смит отрицательно покачал головой.

– Тогда зачем ты этим занимаешься, зачем так рискуешь?

– Потому что я так же заинтересован в разгадке этой тайны, как и ты.

– Но если ты разгадаешь ее, ты станешь героем Интерпола.

Он издал смешок.

– Точнее сказать, если мы разберемся в этом деле и совершим важное открытие, то им будет труднее меня уволить.