Шрифт:
Закладка:
– И, однако же, уложил в доме престарелых шестьдесят человек, – возразила психолог.
Ангел или демон? Не было никаких сомнений, что Иван принадлежал ко второй категории.
Подробности теракта в Вийере-ле-Франсуа стали известны публике, причем в мельчайших подробностях. Полный отчет появился на первых полосах газет во всем мире, включая даже желтую прессу в Индии и Турции. Это преступление казалось особенно циничным, ведь его жертвами стали полицейские на пенсии, старики, посвятившие всю жизнь защите своих сограждан, и без того страдающие от груза прожитых лет. Однако же во всем этом был нюанс, о котором догадывались только адвокат Анри Дювинье да, может быть, тот, кому довелось прочитать «Балладу Редингской тюрьмы» знаменитого ирландца Оскара Уайльда. Процитируем здесь лишь несколько строк из нее:
Ведь каждый, кто на свете жил,
Любимых убивал,
Один – жестокостью, другой —
Отравою похвал,
Коварным поцелуем – трус,
А смелый – наповал[68].
Мы приведем описание только тех деталей, которые нам удалось восстановить. Когда Иван и трое его сообщников, припарковавшись на углу Шасслу-Луба, вышли из машины, весь район еще спал, и было безлюдно, ведь стояло раннее утро. Лишь бродячие собаки рыскали по помойкам. Убийцы ворвались в дом престарелых ровно в семь утра. За час до этого в заведении раздался громкий звонок, чтобы ветераны начали просыпаться, так как время их отдыха истекло и начинался новый день. Все нянечки уже прибыли, распределились по этажам и вели в туалет стариков, которые не могли передвигаться самостоятельно. Одновременно они успокаивали их после ночных кошмаров – ведь в этом возрасте старый что малый. Темнота их пугала. Они населяли ее порождениями собственной фантазии, одно другого грознее и страшнее. В спальне второго этажа бывший сержант Пиперю, с молодости баловавшийся стихами, лихорадочно записывал в блокнот со спиралью свое ночное видение, как делал каждое утро. Он не мог знать, что через несколько минут в грудь ему вонзится пуля и окровавленная тетрадь с так и не завершенной строфой выпадет у него из рук. В цокольном этаже работники кухни суетились, раскладывая по тарелкам завтраки, которые потом разносили по комнатам пациентов.
Задача Ивана с подельниками была предельно проста. Они должны были врываться в комнаты и стрелять во все, что движется. Иван был спокоен и собран, потому что сейчас было не время отдаваться бесплодным сомнениям и рассуждать, а действительно ли их деяние сможет изменить мир. Следовало просто выполнять приказ.
Однако, как мы прекрасно знаем, одна маленькая песчинка способна привести в негодность отлично смазанный механизм. На этот раз такой песчинкой стала Элоди́ Бушé, новенькая в штате нянек и сиделок. Когда-то Элоди мечтала стать медсестрой, но не выдержала конкурс при поступлении на курсы. Тогда она решила овладеть профессией сиделки. Сначала она немного стеснялась этого ремесла, но постепенно по-настоящему полюбила его и относилась к своим обязанностям с большой прилежностью. В день нападения из-за опоздавшей электрички она приехала на работу позже обычного. Идя по улице, она услышала автоматные очереди, вопли раненых и задумалась, что происходит. Это что, теракт? Не такая уж нелепая мысль, учитывая, в какие времена мы живем. И она побежала в ближайший бар, чтобы позвонить. Им оказался «Вечный дождь». Он только что открылся, и парень-уборщик, кучерявый араб, медленно возил тряпкой по плиткам пола. Оба сразу бросились к телефону и позвонили в мэрию, чтобы те прислали подмогу.
А в это время убийцы добрались до третьего этажа дома престарелых. Именно там сейчас находилась Ивана – она склонилась над жандармом Русслé, который ужасно переживал, что снова сходил под себя. Ивана и этот старик понимали друг друга с полуслова: оказалось, что он много лет служил в городке Дезэ, на Кот-су-ле-Ване, так что знал Гваделупу как свои пять пальцев. Они наперебой описывали друг другу белесые песчаные пляжи, и могучее море, и великолепный вид – с определенной точки он простирался до самого Антигуа, и миндальные деревья с их огромными, словно лакированными, листьями, окрашенными то в зеленый, то в алый. В своих воспоминаниях не забыли они и про бревенчатые хижины, радующиеся солнцу, несмотря на свою убогость, и про детишек всех цветов радуги, что весело играли, куда ни бросишь взгляд.
Услышав канонаду выстрелов, с которым террористы ворвались в комнату, Ивана подняла глаза и, упав на кровать старика Русслé, накрыла его всем телом, обняв его за костлявые плечи. Она посмотрела Ивану прямо в глаза. Они обменялись взглядом, в котором были вся любовь и все желание, которые они испытывали друг к другу. За долю секунды перед ними пронеслась вся жизнь, как часто говорят о тех, кто встретился со смертью лицом к лицу. Брат с сестрой снова за один миг пережили все, начиная с того момента, когда они вышли из чрева Симоны теплой ночью, наполненной ароматами сентября, вплоть до этого серого осеннего, уже тронутого изморозью утра. Некоторые воспоминания возникали яркими вспышками. Когда они только начали ходить, мать стала отмечать их рост на косяке двери их хижины. Долгое время брат с сестрой были одного роста. Но настал год, когда Иван вдруг быстро вытянулся за несколько месяцев и перерос Ивану на голову. А она, боясь пошевелиться, любовалась его телом, устроившимся подле нее. Какое восхитительное вместилище для идеальных мышц! Все детство они оба участвовали в хоре, где пела Симона, и их тонкие голоса не выделялись из общей массы. Но в один прекрасный день произошло чудо. Совершенно неожиданно, на то оно и чудо.
В церкви в Ослиной Спине – как и повсюду на Гваделупе – устраивали так называемую церемонию коронования Девы Марии. В связи с этим событием церковные служители буквально охотились за детьми с более-менее светлой кожей, каких только можно было здесь найти, то есть за самыми красивыми полукровками, чтобы, обрядив в свободный синий балахон, прицепить им на спину пару ангельских крыльев, отправить под самый купол церкви и надеть корону на гипсовую статую Девы Марии.
Тем временем в другой части церкви детский хор стоя пел кантик за кантиком. Среди детей были и Иван с Иваной. И вот вдруг однажды из груди Иваны вырвался глас, заполнивший церковь до самого нефа своим гармоничным звучанием. Иван слушал ее и думал, какие же еще чудеса сокрыты в теле его сестры. С того дня все стали называть Ивану не иначе как «наша сирена» или «соловей»
