и сдержал его, и также сдержал обещание больше не пытать мальчиков младше пяти лет, пропуская электрический ток через их яички, чтобы выбить признание из родителей, поскольку он боялся, что эта подлая пытка снова вызовет у него затяжную бессонницу, как во времена лотереи, хотя забыть про мастерскую террора у себя под боком все равно не мог, по ночам его будили симфонии Брукнера[47], подобные поездам, несущимся прочь от громовых зорь, они вызывали ливни и оседали лоскутами свадебных нарядов мертвых невест на миндальных деревьях вокруг бывшего особняка умалишенных голландцев, симфониями заглушали вопли умирающих, вопли ужаса и боли, и все это считайте задарма, господин генерал, потому что Хосе Игнасио Саенс де ла Барра тратил жалованье на аристократические костюмы, рубашки из натурального шелка с монограммой на груди, лайковые перчатки, ящики гардений для петлицы, французские лосьоны с семейным гербом на флаконе, но женщины не имел и в голубизне замечен не был, у него нет ни одного друга, нет дома, нет ничего, господин генерал, он живет, как святой, тянет лямку на фабрике пыток, пока не свалится от усталости на диван в кабинете, где он спал как попало, но ни в коем случае не ночью и не дольше трех часов зараз, без охраны у дверей, без оружия под рукой, под неусыпной защитой Лорда Кехеля, который не находил себе места, когда ему не давали то единственное, что, по слухам, ел: горячие внутренности казненных, и начинал клокотать, словно котелок, будя хозяина, как только замечал своим человечьим взглядом сквозь стену, что кто-то приближается к кабинету, все равно кто, господин генерал, этот человек не доверяет даже зеркалу, он принимает решения, выслушивая доклады своих агентов, но ни с кем не советуясь, все, что происходит в стране, и все, что происходит с изгнанными из страны в любой точке планеты, вплоть до последнего вздоха, тут же становится известно Хосе Игнасио Саенсу де ла Барре, он опутал весь земной шар незримой паутиной предательств и подкупов, вот на что идут деньги, господин генерал, а что у мучителей жалованья, как у министров, – так это неправда, наоборот, многие вызываются работать бесплатно, желая доказать, что они способны порубить на куски собственную мать и скормить свиньям, и голос у них не дрогнет, вместо рекомендательных писем и послужных листов они предъявляли свидетельства своих предыдущих зверств, чтобы им позволили служить под началом французских палачей, они рационалисты, гос подин генерал, а потому методичны в совершении жестокостей и нечувствительны к состраданию, это его люди способствовали прогрессу в рамках порядка, это они предугадывали заговоры задолго до того, как сама идея заговора рождалась в чьем-то мозгу, рассеянные клиенты, которые сидели под вентиляторами в кафе-мороженых, читали газеты в китайских закусочных, спали в кино, уступали место беременной даме в автобусе, выучились на электриков и водопроводчиков после того, как полжизни были ночными налетчиками или бандитами с большой дороги, случайные ухажеры служанок, шлюхи на трансатлантических лайнерах и в валютных барах, агенты, предлагавшие карибский рай туристам из Майами, личный секретарь министра иностранных дел Бельгии, пожизненная вахтерша темного коридора на четвертом этаже гостиницы «Интернационал» в Москве и прочие безвестные личности в самых дальних уголках планеты, но вы можете спать спокойно, господин генерал, патриоты родины всем внушают, что вы ничего не знаете, что всё это происходит без вашего согласия, что если бы господин генерал узнал, то сразу отправил бы Саенса де ла Барру кормить червей на кладбище для врагов народа в портовой крепости; всякий раз, узнавая про новые дикости, они вздыхают, эх, если бы генерал только знал, если бы мы могли до него донести, если бы был какой-нибудь способ ему сообщить, и тем, кто все это ему рассказал, он велел никогда не забывать: я и вправду ничего не знаю, ничего не видел, ни с кем про это не говорил, и так снова обрел покой, но мешки с головами по-прежнему прибывали в таком количестве, что бескорыстие Хосе Игнасио Саенса де ла Барры, измазанного кровью по самую макушку, казалось ему неправдоподобным, потому что народ, конечно, дурак, но не настолько же, а еще странно было, что командующие армией, флотом и военно-воздушными силами не противятся своему подчиненному статусу, не просят прибавки, притихли и не пикнут, так что он закинул отдельные удочки, стараясь выяснить причину соглашательства военных, почему они не бунтуют, почему допустили над собой гражданского, и поинтересовался у наиболее алчных, не пора ли охолонить кровавого выскочку, пятнающего заслуги вооруженных сил, но ему ответили, конечно, нет, господин генерал, ничего страшного не происходит, и с тех пор я уже не знаю, кто есть кто, кто за кого, кто против кого во всем этом хреновом прогрессе в рамках порядка, от которого уже начинает нести спертой мертвечиной, как от, тьфу, даже вспоминать не хочу, несчастных лотерейных ребятишек, но Хосе Игнасио Саенс де ла Барра усмирял его порывы своей очаровательной твердостью укротителя диких псов, спите спокойно, генерал, мир – ваш, убеждал его, что все просто и ясно, и оставлял во мраке ничейного дома, и он обходил его из конца в конец и громко спрашивал себя, кто я, на хрен, такой, если меня как будто зеркало наизнанку отражает, где я, на хрен, нахожусь, если вот-вот пробьет одиннадцать, а в этой пустоши ни одной завалящей курицы, вспомните, как раньше было, гремел он, вспомните, какой тарарам устраивали прокаженные и паралитики, когда дрались с собаками за еду, как мы на лестницах поскальзывались на коровьем дерьме, сколько тут вилось патриотов, проходу мне не давали, канючили, осыпьте меня целебной солью, господин генерал, окрестите мне мальчоночку, может, у него понос пройдет, говорили, мол, мое прикосновение вяжет желудок не хуже зеленого банана, приложите мне руку сюда, может, трясучка уймется, не могу больше жить в вечном землетрясении, устремите взгляд на море, господин генерал, чтобы ураганы обратились вспять, поднимите к небу, чтобы затмения раскаялись, опустите к земле, чтобы спугнуть чуму, говорили, я тот благодетель, что внушает почтение природе, исправляет мироздание и сбивает спесь со Святого Провидения, и я давал им все, что они просили, и покупал у них все, что они продавали, не потому, что был слаб сердцем, как считала его мать Бендисьон Альварадо, а потому что как отказать тому, кто воспевает твои заслуги, а теперь вот никто ничего не попросит, никто не скажет, доброе утро, господин генерал, как вам спалось, он даже не мог утешиться, как прежде, ночными взрывами, которые будили его