сцену.

Мы проскальзываем в кабинку. Здесь, на самом деле, тесновато, особенно с длинными ногами Тео, которому приходится подтягивать их к себе, упираясь коленями в деревянную перегородку. Он выглядит так неуклюже, что при других обстоятельствах я бы рассмеялась. Из-за того, что места осталось совсем немного, мне приходится сидеть, прижавшись бедром к его бедру.

Трудно сказать, действительно ли это место старое или же просто стилизовано под старину. Все окружающие довольно состоятельны; и судя по их нарядам, они могли бы провести вечер в театре. Но атмосфера здесь иная. Я оглядываюсь, пытаясь откинуться на спинку стула, выглядеть непринужденно, будто я вписываюсь в компанию, среди сшитых на заказ костюмов, усыпанных драгоценными камнями шей и ушей, причесок богатых людей. От них исходит странный, голодный, энергичный гул – повсюду витает дух возбуждения, предвкушения.

Подходит официант, чтобы принять наш заказ на напитки. Я открываю меню в кожаном переплете. Никаких цен. Я бросаю взгляд на Тео.

– Deux verres du champagne[87], – быстро говорит он. – Он поворачивается ко мне с улыбкой фальшивого обожания – настолько убедительной, что у меня мурашки бегут по коже. – Учитывая, что мы празднуем, дорогая. – Я, на самом деле, надеюсь, что он платит.

Официант возвращается через минуту, размахивая бутылкой, завернутой в белую салфетку. Он разливает шампанское в два бокала. Я отпиваю из своего. Шампанское очень холодное, крошечные пузырьки пощипывают язык. Вот уж не думала, что когда-нибудь распробую его по-настоящему. Мама говорила, что она «любительница шампанского», но я уверена, что она вряд ли когда-нибудь его пробовала: просто пила дешевые сладкие подделки.

Когда официант убирает руку, белая салфетка немного сползает, и я замечаю этикетку.

– Это же то самое вино, – шепчу я Тео, как только официант уходит. – У Менье в подвале.

Тео поворачивается и смотрит на меня.

– Какое имя ты сейчас произнесла? – Его голос звучит неожиданно взволнованно.

– Семья Менье. Семья, о которой я тебе вчера рассказывала.

Тео понижает голос.

– Вчера я подал запрос на просмотр matrice cadastrale – это что-то вроде Земельного кадастра – для этого места. Оно принадлежит некоему Менье Вин СРЛА.

Я сижу с прямой спиной, все обретает четкость. Ощущение, будто тысячи крошечных уколов булавками пронизывают мою кожу.

– Да. Это они. Это семья, с которой Бен жил. – Я пытаюсь сообразить. – Почему Бен заинтересовался этим местом? Может быть, он просто писал на него обзор? Может, что-то такое?

– Он не писал на него обзор для меня. И я не уверен, что, будучи таким эксклюзивным, это место может освещаться в прессе.

Свет начинает тускнеть. Но как раз перед этим мое внимание привлекает фигура в толпе, странно знакомая, несмотря на маски, которые все носят. Я стараюсь поймать ее взглядом, но свет затухает, голоса становятся тише, и комната погружается во тьму.

Я слышу малейший шорох одежды людей, странное сопение, их вздохи. Кто-то кашляет, и во внезапно наступившей тишине это звучит оглушительно.

Затем бархатный занавес начинает открываться.

На черном фоне сцены стоит фигура. Кожа светится бледно-голубым. Лицо в тени. Абсолютно голая. Нет, не голая, это игра света – ее прелести прикрывают два лоскута материи. Она начинает танцевать. Музыка глубокая, пульсирующая – по-моему, что-то вроде джаза… в ней нет мелодии, но есть ритм. И девушка настолько чувствует ее, что кажется, будто музыка исходит от нее, как будто движения, которые она совершает, создают ее, а не следуют за ней. Танец странный, динамичный, почти угрожающий. Я разрываюсь между тем, чтобы смотреть и отводить глаза; что-то в нем заставляет чувствовать себя неуютно.

Появляются новые девушки, одетые – или раздетые – и тоже танцуют. Музыка становится все громче и громче, стучит до тех пор, пока не становится настолько оглушительной, что ее ритм напоминает биение собственного сердца в ушах. Под голубым светом, с двигающимися, колышущимися телами на сцене, я чувствую, словно нахожусь под водой, как будто контуры всего вокруг подрагивают и перетекают друг в друга. Я думаю о прошлой ночи. Может, что-то было в шампанском? Или это простой эффект освещения, музыки и темноты? Я бросаю взгляд на Тео. Он ерзает на своем месте рядом со мной; делает глоток шампанского, его глаза прикованы к сцене. Возбуждает ли происходящее? Или я? Внезапно я осознаю, как близко мы друг к другу, как сильно моя нога прижата к его ноге.

Следующий танец – просто две женщины: одна одета в облегающий черный костюм и галстук-бабочку, другая – в крошечное платье-комбинацию. Постепенно они снимают друг с друга одежду, до тех пор, пока не становится понятно, что без нее они почти идентичны. Зрители подаются вперед, впиваясь в них глазами.

Я наклоняюсь к Тео. Шепчу:

– Что это за место?

– Довольно эксклюзивный клуб, – бормочет он в ответ. – Его за глаза называют «Ла Петит Мор». Сюда не попасть без специальных визиток. Вроде той, что ты нашла в бумажнике Бена.

Снова тускнеет свет. В толпе воцаряется тишина. Еще одна почти обнаженная девушка – на этот раз в чем-то вроде головного убора из перьев, а не в маске – спускается с потолка на подвешенном блестящем обруче. Все ее движения ограничиваются обручем: она делает кувырок, что-то вроде сальто назад, позволяет себе упасть, а затем выныривает из-под обруча – зрители ахают.

Тео наклоняется ближе.

– Теперь осторожнее оглянись назад, – шепчет он. Его дыхание щекочет мне ухо. Я начинаю оборачиваться. – Да нет, так, аккуратнее.

Боже, он такой высокомерный. Но я делаю, как он велел. Время от времени бросаю украдкой взгляды за спину. И когда я поворачиваюсь, то замечаю ряд кабинок, скрытых сзади в темноте, и те, кто в них сидит, огорожены от взглядов рядовых гостей бархатными шторами и вереницей официантов, несущих бутылки шампанского и подносы с канапе. Время от времени кто-то входит и выходит, и, кажется, всегда это какой-нибудь мужчина. Примерно одного типажа и возраста: элегантные, в костюмах, в масках, от них веет богатством и важностью.

Тео наклоняется, будто шепчет еще одну сладкую ерунду.

– Ты заметила?

– Что все они мужчины?

– Да. И как часто один из них проходит вон через ту маленькую дверь.

– Я слежу за направлением его взгляда.

– Но сейчас я бы не смотрел, – бормочет он. – Иначе мы начнем привлекать внимание.

Я снова смотрю на сцену. Девушка сошла с обруча. Она улыбается зрителям, окидывая всех взглядом. Когда она доходит до меня, она останавливается. Мне не показалось: она замирает. И тогда я чувствую, как меня накрывает волнение. Острая каштановая челка, рост, даже маленькая родинка под ее левым глазом, которую я вижу сейчас в свете прожектора. Я знаю